Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...
Шрифт:
К ихнему столу Илья направился. Ну-ну, тут тебе не токмо что двух, одного нету. Придется тебе, друг ситный, в уголочке постоять, где тебе и место... Нет, не хочет стоять. Пристроился-таки на скамеечку, с самого краешку. Елозит, устраивается. Ан чтобы усесться, там седалище иметь требуется, вдесятеро твоего поменее...
И тут этот самый Илья ка-ак двинется. С Алешкиного конца скамьи кого-то ровно ветром сдуло. Да и самого его прижало, будто вдругорядь Соловей свистнул. Да что ж это такое деется-то? Сам не заметил, как развел руки в стороны, вскочил, вырвал из стола ножище булатное, да и метнул в деревенщину. Пропади
Не пропал тот. Ухватил ножище на лету, перед собой вогнал чуть не по рукоять. Глянул по столу, придвинул кабанчика, отодрал лапу, захрустел...
Алешка же, ровно его кто водой ледяной окатил, плюхнулся обратно на скамью, уперся локтями в стол, голову руками обхватил. Не слышит, как упавшие с пола подымаются, как драку затеять норовят, как их успокаивают. Это ж надо, какой позор с ним приключился!.. Не в чистом поле, не лицом к лицу, - ножищем, почти исподтишка... Да как же это возможно?..
Так и просидел, то ли жив, то ли живота решившись, покуда Илья этот самый со скамьи не свалился. Сам свалился. Потому - непривычен к застолью оказался. Повелел его князь богатырям почивать в дружинницкую отнесть, Алешка среди первых вызвался, лишь бы с глаз подальше, а то все, видать, кроме как на него, больше ни на кого и не смотрят. Поднимать начали, - тяжелый оказался, ровно из камня тесаный, - на беду, лебедя жареного несут. Спохватился Илья, раскидал поднимавших, ухватил блюдо, лебедя в руку, окно высадил и лебедь туда выкинул. Глядит ей вслед, а у самого слезищи отчего-то на глаза навернулись, с кулак размером. Гридень сдуру наскакивать начал, так он его блюдом прямо в чело остепенил... Думали, вот сейчас опять драка начнется, ан не угадали. Снова Илья свалился. Подняли его, понесли, так он говорить начал... Пришлось побыстрее нести, потому как княгиня еще не ушла, а Илья... Он, в общем, ругается...
Снесли в дружинницкую, уложили, честь по чести. Ну что тут скажешь? Не сдюжил молодец, одолел его хмель. Эка невидаль - не ему первым быть, не ему и последним...
Возвернулся Алешка, князь его к себе манит. Понятное дело, негоже подобным-то образом гостей княжеских встречать. Ладно, повинную голову и меч не сечет. К тому же, прав князь, негоже...
Ан звали его не за этим. Вспомянул кто-то, пока Илью таскали, про Добрыню-змееборца. Хорошо бы, мол, и его в Киев на службу призвать. У Змея, мол, Горынчища, три головы, от того и одолеть его трудно, а тут - три богатыря будет. Оно, конечно, лестно Алешке, что только про трех и вспомнили, ни тебе о Сбродовичах, ни о Хапиловых, ни о Залешанах речи не идет, а все ж таки, с другой стороны, обидно. С какой это стати он славу первого богатыря с кем-то еще делить должен? К тому же, змееборец этот... Он еще тогда Алешке не понравился, и задирист, и носом, того и гляди, светел месяц с неба собьет.
Вот и сказал князю, не оправился, дескать, от болезни своей. А коли про трех речь зашла, так почему бы второму богатырю за Добрыней не съездить? Илье, то есть.
А князю что? Ему кто б ни поехал, главное, чтоб привез, да побыстрее. Может, и вправду, у Ильи лучше получится. Он, вишь, какой говорливый оказался. Глядишь, сядут с Добрыней медку отведать, он его и уговорит. Скажи ему, Алешка, с утра завтра, как оклемается, повеление княжеское. Да пусть поторапливается. Коли погнали степняков от Чернигова, знать, пора и к ним в гости понаведаться, не все же им к нам...
С тем Алешка к себе и ушел. Думал спать завалиться, а сна - нет как нет. Ворочается на шкуре медвежьей, что Хорт подарил, и так ему гадко от себя самого стало, спасу нет. Он ведь сам таким стал, что Добрыне в укор ставит. Может, прав Екимка, что подальше от него, в Ростов, подался? Может, прежде него самого что-то такое в нем учуял, чего сам он до сих пор учуять не в состоянии?
Так и промаялся до утра, покуда не настало время Илью проведать. Как он там, сердешный, после вчерашнего?
Собрался, подошел к двери, прислушался. Начал отворять тихонечко, так ведь заскрипела, окаянная, в тридевятом царстве, небось, слыхать. Сунулся, видит - Илья на него смотрит. Не выдержал взгляда, отвернул голову в сторону... Слышит, каркает кто-то. Глянул снова - Илья это. Рот разевает, а сказать ничего не может, только каркает. Шибко, видать, вчера переусердствовал.
– Тяжко?
– спросил сочувственно.
Понял Илья, словами делу не поможешь, - кивнул.
А тут как раз гридень за спиной пробирается. Ухватил его Алешка за шиворот.
– А ну, живо сюда квасу с ледника, полведра, пирогов с зайчатиной, с пылу, с жару, что там еще у вас готово? В общем, все, что есть в печи, то на стол мечи. Давай, пошевеливайся.
И пнул слегка, для порядка.
Тот, пока Илья в бочке с водой плескался, все как есть мигом доставил. Сел Илья за стол, отхватил половину пирога и вдруг спохватился.
– Ты-то там чего застрял? Присаживайся. Меня Ильей зовут, коли не знаешь. По батюшке - Ивановичем. А ты кто таков будешь?..
И тут Алешку будто торкнуло что-то.
– Алешей зовут, по батюшке - Григорьевичем... Только ты, Илья, погодил бы за стол звать.
– Помялся-помялся, да и махнул, как с дуба.
– Виноват я перед тобой. Повиниться пришел.
Видит, тот ничего не понимает. Глазищи вылупил. То ли от удивления, то ли пирогом подавился - поди, разбери. Ан, раз уж начал говорить, поздно назад поворачивать. И рассказал Алешка, в чем вина его. Все, как было рассказал, ни убавить - ни прибавить. Что ж, Илья Иванович, за тобой слово.
Тот нахмурился, бирюком смотрит. Смотри-смотри, вот он я, весь перед тобою. Без ножа в руке, без камня за пазухой. Покачал Илья головой, буркнул, садись, мол, потолкуем. Потолкуем - так потолкуем. Подошел, сел на лавку, руки на всякий случай перед собой положил. Показалось - мелькнуло на лице у Ильи желание дать ему по шее. Не дал, даже если и хотел. Стал вместо этого спрашивать, как вчера здесь очутился, потому как не помнит ничего.
Слово за слово, как-то и разговорились. Чудно Алешке. Чем больше говорят, тем ему как-то легче становится. Уже и квасу хватил, и пирогов. Чувствует внутри себя - будто из одного они теста слеплены, что не соперник с ним за одним столом сидит, товарищ верный. Такой, с кем бок о бок жить, богатырством не меряясь. Чуть было про поручение княжеское не позабыл, да спохватился.
Удивился Илья. Только прибыл, и уже - поручение. Расспрашивать начал, почему ему честь такая выпала, почему не другому. Про себя Алешка честно сказал, что не ладят они с Добрыней. Не стал говорить, что всего-то раз и виделись, а с другой стороны - один раз увиделись, и тут же разодрались. Какой тут лад? С другой стороны, с Ильей по первости тоже неказисто получилось...