Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...
Шрифт:
Спал до тех пор, пока воевода не поднял. Глядит на Алешку, ухмыляется. Хорошо, небось, погулял намедни парень, коли солнце уж и припекать начало, а он дрыхнет без задних ног. Расспрашивать, однако, не стал. Только как Алешка на него ни глянет, все рот до ушей.
Алешка тоже распинаться не стал. Того хватанул, другого, уже и сыт. Сказался, что к ведунье собирается, кое-чего расспросить забыл, - и за порог. Стрелы посмотрел, - все ли перья на месте, и подался дорожкой знакомой, где супротивника своего найти, спрашивать.
До избы добрался, только было с коня слезть собрался, да позамешкался. Будто сердце что подсказало. Вроде все, как вчера было, а что-то неладно. По сторонам осмотрелся, избушку и так оглядел, и так, - ничего не поменялось, ан тревожно
Насторожился Алешка. Вместо рта, к стрелкам руку кинул.
И не напрасно.
Потому как провалилась дверь, и на двор, одним прыжком, как раз супротивник его и вымахнул. Не сказать, чтоб больно здоровый, - в ту ночь, когда он его в первый раз увидел, больше показался, - однако с одного взгляда видно, не из волков. Слишком уж много в нем... человеческого, что ли. Зря ведунью подозрением обидел. Она и впрямь помочь хотела, только вот добрался до нее оборотень, сгубил, и не у кого теперь спросить средства от змея огненного. Ну, хотя бы с одним поквитаемся.
Вскинул Алешка лук, бросил стрелку на тетиву. Стрелок он, правду сказать, не особо, да тут проще попасть, чем не попасть. Свистнула стрелка, в самую шею человеку-зверю угодила, звякнула жалобно, да в сторону ушла. Как так! Быть того не может! А ну-ка, еще одна! И вторая отскочила.
Не верит Алешка своим глазам. Не успел третью взять, поднялся оборотень на задние лапы, махнул передними. Спала с него шкура звериная, и вот уже стоит перед Алешкой молодец в доспехе ратном, голову чуть склонил, глазами сверкает. Свистнул пронзительно, - конь на зов из кустов выскочил. Птицей взлетел в седло молодец, уже и меч в руке, и щит в другой - держись, богатырь киевский.
Кто таков, отчего врага в Алешке увидел - спрашивать некогда. Не шутит молодец, зазеваешься - голова с плеч. Налетел вихрем, рубит с плеча и наотмашь, щит умеючи ставит, видать, не новичок в деле ратном. Конем правит ловко, наседает и уворачивается, ничем богатырю киевскому не уступает, ни сметкой, ни отвагой, ни ловкостью. Так ведь и Алешка - не промах. Будь промах, давно бы уже на земле бездыханный лежал.
Бьются молодцы, от обоих уже пар валит, ровно кто на каменку раскаленную водой плеснул. От звона железа да ударов богатырских все пташечки поразлетелись, жучки-паучки попрятались. Только напрасно все, нет никому удачи.
Сколько так съезжались-разъезжались, кто ж ведает? Покуда не остановился вдруг противник Алешкин, отскочивши, не стал вдругорядь нападать. Щитом прикрылся, меч опустил и смотрит пристально. А том и вовсе меч в ножны убрал.
Не поймет Алешка, что случилось. Али прием какой хитрый, ему неизвестный? Тоже нападать не спешит.
– Ну, думаю, довольно будет, - неожиданно заговорил молодец.
– Так Родом написано, что ни тебе меня не одолеть, ни мне - тебя. Не поверил я тому, что в детстве сказано было, сам испытать решил.
– Испытал?
– буркнул Алешка, все еще ожидая подвоха.
– Испытал... Старикам верить надобно... Вижу, спросить хочешь, отчего это я на тебя налетел? От того, что земля эта, на которой ты стоишь, не чужая мне. Дед мой отцу завещал, отец - мне, да и я, коли надо будет, кому завещаю - освободить ее из-под власти князя киевского. Ино хитростью, ино силой, а добился бы своего, коли б ты мне иной путь не указал.
– Это когда ж я тебе чего указывал?
– удивился Алешка.
– А когда перед ведуньей соловьем щебетал. Ты тогда много чего наболтал, вот я и задумался. Ни к чему кровь проливать, здесь ее и так немало пролито, когда дружины киевские людей усмиряли, да под власть князя вашего приводили. Не хочу в памяти людской душегубом прослыть. Иным меня знают, иным и останусь.
– Так ты что же, в подклети сидел, подслушивал?
– с презрением прищурился Алешка.
– Зачем - в подклети? В избе сидел...
Ахнул Алешка про себя. Да неужто?..
Расхохотался молодец, на него глядючи.
– Прослышал я, будто богатыри киевские окромя пиров ни на что иное не способны, мышей не ловят. Вот и решил проверить, правду ли говорят. Братья, что мне подмогой, они тебя со свету сжить решили, или там напугать. Не стал я им препятствовать, у них все одно - за что ни возьмутся, вкривь да вкось выходит. Вот и в этот раз, тот, который филином на березе сидел, помялся сильно, как улетел. А видел бы, как они корячились, пока сгибали ее, в три погибели. Петлю на земле протянули, думали, подойдешь, высвободят дерево, да тебя за ноги и ухватят...
Начал вроде бы понимать Алешка, к чему молодец речь ведет, а поверить все одно никак не может. Что и мертвецы, и оборотень, и старик, и бабка-ведунья, и змей огненный - все его проделки.
А тот, видать, совсем доконать его решил. Сорвал шелом с головы, смотрит насмешливо. Батюшка-матушка мои родные!.. Как похож-то!.. Только вот на кого? Бывает же такое - видишь что-то, обычное, знакомое, и никак не припомнится, на что оно похоже.
Ломает Алешка голову, а молодец опять шлем нацепил, тронул коня, подъехал к шкуре волчьей, нагнулся ловко, подхватил, за плечи себе кинул, а передние лапы на груди повязал.
– Прощай, Алешенька, - спокойно сказал молодец.
– И попомни слова мои. Можете обратно вертаться, нечего вам здесь больше делать. Не будет ни оборотней, ни змеев огненных. Ан и то попомни - не быть городам Червенским под Киевом. Это я тебе говорю, Лешко Попелюш.
Повернул коня и спокойненько в чащу потрусил.
8. ОДИН ТО, ЕДИН ДОБРЫЙ МОЛОДЕЦ, ХОЛОСТ ХОДИЛ, НЕ ЖЕНАТ ГУЛЯЛ...
Как сказал Лешко, так и приключилось. Ничего не стало, что людишек допрежде пугало. Разбираться стали, и выяснилось, что брехни возов на сто больше правды было. Да, конечно, пошаливали лихие, гостей по реке да на дороге грабили, спору нету. Однако ж не так, чтобы торговле от этого совсем прекратиться. Разбойничков, где ж их и нету-то?.. Как свет стоит, не бывало такого, чтоб совсем без них. То они пограбят, то их споймают, да накажут по всей строгости - эка невидаль... Разве ж это повод, чтоб торговлю прикрыть? К тому же, гости, они тороватые, в убыток себе не ездят, не плавают. Они здесь товар по резане берут, а за морем, глядишь, по гривне торгуют. Опять же, там - по резане, по гривне - здесь. Даже коли дорогой ограбят, али ладьи потонут, так это - сегодняшний убыток. А завтра, глядишь, втрое против убытку в прибыток наторговал. От того и выходит, что как ни крути, а торговлей заниматься - дело прибыльное. Опасное, ан все одно - прибыльное. Потому, не успели еще толком разобраться, что к чему, а уж побежали ладьи по Синеоче, ровно и не было никакого перерыва. Откуда только и прознали, что все сгинуло, и оборотень, и мертвецы неугомонные, и змей огненный.
Про змея, кстати сказать, Алешка и так умом раскидывал, и так, ан все одно понять не мог. Мертвецы - ладно. Спрятались братья в погребе, - там, может, и проход какой сделан, Алешка больше туда не наведывался, не дознавался, - и огонь переждали. Как Лешко волком перекидывался, сам видел. Хитер оказался, мог и не такое удумать. А вот со змеем - никак. Пока, на стене стоючи, не увидел, как дружинники червенские о конь по улице едут. Улицу эту, должно быть, выпивши кто-то размечал, от того и петляет, ровно змея. Ну, и дружинники петляют. Алешке же сверху кажется, будто змея здоровенная по улице ползет. Вот и пришло ему в голову, что ежели, ночью, каждому дружиннику в руки факел зажженный дать, да по тропе лесной, извилистой, сколько их там ни на есть, одного за другим пустить, так издали, в темноте, они как раз змеем огненным и покажутся. Так ли было, нет ли, а лучшего все равно не придумалось. Нет, конечно, и вправду пакость какая в лесу жить может, только это все сказки. Это он внукам-правнукам рассказывать будет, как совсем состарится, да окромя ложки в руках ничего удержать не сможет.