Как кошка с собакой
Шрифт:
Она бежала по коридору ни о чем не думая, и остановилась, только натолкнувшись на что-то мягкое.
— О, — хохотнул Юрий, — ты опять в моих объятьях…
Ирина с размаху залепила ему пощечину.
— Как ты мог! Как ты мог так поступить? Я уволюсь! Я так не могу! Ты — подлец!
Бедный Юрий на всякий случай отбежал от нее подальше, потирая щеку. В глазах у него был ужас.
— А что случилось? Я ж вроде все помню. Ничего ж не было.
— Я доверилась тебе, а ты…
— Что я? Ничего ж не было, я ж все помню…
В голосе Юрия уже сквозила
— Ты — негодяй! Ты меня обесчестил!
— Кто? Я? Да я ж все помню…
Последнюю фразу Юрий уже произносил просто как заклинание.
И тут из глаз Ирины хлынули накопившиеся слезы. Она отвернулась к стенке, припала к ней грудью и зарыдала.
Юрий выждал паузу, потом подошел и аккуратно тронул ее за плечо.
— Слышь, ты… Ну раз уж так получилось… Да не реви… А как тебя зовут, а?
Бедная Петрова завыла в голос.
Ни о какой работе в этот день речи быть не могло. Ирина безумным аллюром добралась до своего стола, схватила сумочку и, пробормотав что-то несвязное про врача, кинулась к выходу.
Там ее уже ждал Юрий. В руках он держал квадратную упаковку.
— Это тебе, — сказал этот отвратительный тип, протягивая упаковку Петровой.
«Презерватив», — догадалась Ирина и поняла, что убить человека в общем-то не так сложно.
Видимо, мысль о смертоубийстве отпечаталась на ее лице очень отчетливо, потому что Юрий поспешно объяснил:
— Это чай. Ромашковый. Очень успокаивает нервы. Девчонки из столовой дали.
Ирина выхватила пакетик, рванула его пополам и швырнула в мусорку. Чай взвился над урной, словно прах сожженного викинга. Петровой полегчало.
— Пошел ты, — сказала она, тщательно выговаривая каждый звук, — в столовую. К своим девчонкам.
И продолжила путь уже уверенным неспешным шагом. Юрий прижался к стене, пропуская ее.
Только на улице до Ирины дошел смысл произошедшего. Она, тишайший бухгалтер Петрова, послала самого крутого мужика фирмы! Пусть не туда, куда он был достоин идти, а всего лишь в столовую, но послала! Не про себя, не ночью (как известно, по ночам рождаются самые блестящие реплики для минувших споров), а средь бела дня.
Ирина резко выпустила воздух, который, оказывается, накопился в ее легких, — и тут ее затрясло. Она шла на чужих ногах и думала только о том, чтобы не упасть. Правда, в затылке лениво шевелились другие мысли: «А ведь я его задушить могла», «Теперь точно уволят» и «Пойду и напьюсь». Петрова пыталась понять, отчего ее трясет, но не смогла. Ей даже не удалось решить, правильно она поступила или отвратительно.
Ирина зашла в гастрономчик возле дома и купила упаковку чая с ромашкой. Он оказался действительно успокаивающим. Не допив чашки, Петрова повалилась спать прямо в халате.
Проснулась среди ночи. Сначала долго уговаривала себя подремать еще часок, потом поняла бессмысленность сопротивления и открыла глаза. Будильник показывал начало пятого.
Полчаса Ирина убила на душ и завтрак, походила по квартире, села возле компьютера. Теперь она не сомневалась, что причиной ее вчерашнего поведения стала Марина.
— Пошел ты… в столовую! — громко повторила Ирина вслух и осталась собой довольна.
Она включила ноутбук и пошла заваривать ромашковый чай. После кружки успокоительного напитка мысли о позоре и срочном увольнении вернулись, но уже без истерического фона. «Может, он и не рассказывал никому? Раз даже имени моего не помнит».
Ирина размяла пальцы и уселась за клавиатуру. «А уволиться давно пора, — думала она, пока загружался файл, — никакой же перспективы. Точно, уволюсь».
Петрова пробежала глазами последний написанный фрагмент. Марине увольнение никак не грозило, все ее устраивало: и процесс, и начальник, и зарплата. Или нет? Как бы она себя повела, если бы ее не устроила, допустим, оплата труда?
Наверняка не стала бы истерик закатывать. И молчать не стала бы. Петрова прищурилась, посидела минутку и принялась писать.
На третий день неожиданного отпуска я навела в квартире идеальный порядок. Это был тревожный признак — делать совсем нечего. Чуть было не позвонила Паше, но вовремя удержалась. Он нормальный парень, зачем его напрягать.
Открыла старый блокнот (он обнаружился под грудой журналов по дизайну) и принялась обзванивать знакомых. Некоторые сменили номера, многие отделывались скороговоркой: «Что-то срочное? Тогда я потом перезвоню», но несколько бывших и потенциальных работодателей пообщались со мной довольно подробно. Каждый раз беседа строилась по одному и тому же сценарию.
— Привет! — говорил работодатель. — Ты сейчас где?
Я отвечала.
— Это несерьезно, — говорил собеседник, — сколько тебе платят?
Я честно называла сумму.
— Даю на десять (пятнадцать, двадцать) процентов больше. И работой завалю так, что только делать успевай. Приходи сегодня вечером (завтра, в четверг) на собеседование. Хотя на кой черт нам собеседование? Что, я тебя не знаю? Когда сможешь выйти на работу?
После четвертого такого разговора я пришла к двум выводам. Во-первых, я высококлассный и признанный специалист. Во-вторых, мой нынешний директор на мне экономит. Когда я только начинала работать, это меня устраивало. Теперь можно признаться честно — не ради денег я к Владимиру свет Петровичу нанималась, а ради его мужественного профиля. Но раз он оказался таким… гадом… придурком… таким не таким, то пусть хотя бы деньги платит.
Как только цель была определена, я принялась бездельничать с удовольствием. Я валялась в постели до полудня, привела внешность в состояние, близкое к совершенству, читала легкие книги и ходила на бессмысленные фильмы. К воскресенью я выглядела и чувствовала себя великолепно. С изяществом отфутболила десяток ухажеров — впрочем, двоим посимпатичнее после долгих уговоров свой номер телефона оставила.
В понедельник утром я была готова приставить нож к горлу директора и не убирать его, пока не получу денег.