Как любить животных в мире, который создал человек

Манс Генри

Люди – другие, но и мы задаем норму для следующего поколения на раннем этапе. Мы вынуждены выражать наш мир словами так, как никогда до этого не делали. «Совы настоящие или притворяются?» – спросила меня однажды Элиза. «А почему у динозавров перестали рождаться дети?» – поинтересовалась она несколько дней спустя. «Откуда в зоопарке так много животных?» – хотела знать Клео. Когда я решил успокоить их фотографией пикирующего в озеро орла, Элиза захотела узнать, грустно ли рыбе, когда птица ее ест. Воспитание детей может стать для нас моментом обновления, временем задуматься, кем мы хотим быть на этой планете. Но оно же может стать моментом инерции, когда мы волнуемся о падении популяции пчел и других насекомых и продолжаем коротко стричь лужайку, чтобы сделать ухоженную игровую площадку для наших маленьких людей.

Каждый родитель замечает, что детям хочется изучать мир природы. Малышей настоящие животные захватывают больше, чем игрушки. Их имена – одни из первых слов, которые мы учим в детстве, а их голоса – одни из первых звуков. На протяжении многих лет в знакомстве детей с животными люди видели элемент морального воспитания.

Не могу сказать, что спасти моих дочерей от преступной жизни было для меня первой причиной рассказывать им о животных, хотя это тоже не повредит. Но чему же мне их учить?

В целом все согласны, что некоторые вещи с любовью к животным не согласуются: нельзя устраивать бои быков, бить собак или, например, держать медведей в тесных клетках, чтобы получать из них желчь ради сомнительных медицинских эффектов. Все это грязные пятна на человечности – и при этом во многих странах такие действия не запрещены законом, а если закон и есть, полиция никогда не считает бессловесных животных приоритетом. Однако здесь нет моральной дилеммы, и, раз вы читаете эту книгу, вы, вероятно, уже согласны, что тестировать на обезьянах косметику плохо. Здесь не нужно ломать голову – лучше подключить банковский счет и сделать пожертвование организации, которая занимается благополучием животных.

Аналогичным образом в Южной Корее есть более семисот пятидесяти тысяч ферм, где собак – в том числе корги, пуделей и лабрадоров – разводят на мясо. Их часто держат в одиночку в маленьких металлических клетках, а потом убивают током. Они испытывают хронический стресс. Поскольку собаки по закону не относятся к сельскохозяйственным животным, у них нет даже той защиты, что есть у кур. Тем не менее большинство южных корейцев собак не едят, и эта отрасль в итоге прекратит свое существование.

Меня интересовали те вопросы, где мы еще не определились или уже определились, но упорно не действуем соответствующим образом. С самого начала я чувствовал, что справедливое обращение с животными означает для меня две вещи. Я не хотел, чтобы животные страдали без надобности – хотя, если задуматься, мне сложно было сказать, что конкретно означает это «без надобности». Еще я не хотел, чтобы животные вымирали и даже чтобы их становилось меньше. Отправной точкой для меня было то, что для этого мы, люди, должны внести разумные и, может быть, довольно значительные поправки в нашу жизнь.

Сложности не заставили себя долго ждать. Надо ли нам убивать крыс, чтобы защитить редких птиц? Или оленей, чтобы спасти леса? Борцы за права животных говорят «нет», защитники природы – «да». Оказывается, забота об отдельных животных и забота о виде в целом вступают в прямое философское противоречие. «Защитники природы не могут поддерживать освобождение животных. Сторонники освобождения животных не могут защищать окружающую среду», – писал американский философ Марк Сагофф в 1984 году в одном из своих эссе. Его мысль заключается в том, что защитники окружающей среды заботятся об экологической целостности, в то время как борцов за освобождение животных волнует облегчение страданий конкретных особей. Вид в целом их интересует куда меньше, потому что он ничего не чувствует – чувствуют животные. Вид нельзя пнуть в живот или лишить социальных контактов. Можно предположить, что умерший в 2012 году Одинокий Джордж, последняя морская черепаха острова Пинта в Галапагосском архипелаге, не испытывал экзистенциальной тоски по поводу исчезновения своего подвида, а если и чувствовал, мы должны перед ним извиниться: теперь найдены другие гибриды этого подвида.

Разлад между защитниками природы и борцами за права животных продолжается десятилетиями и имеет практические последствия. Организации по защите животных – например, Люди за этичное обращение с животными (PETA), которая, по собственному утверждению, объединяет шесть с половиной миллионов членов и сторонников, или Королевское общество защиты животных от жестокого обращения (RSPCA) – сосредоточены на особях, которые находятся под контролем человека на фермах и в лабораториях. Защитники окружающей среды, например Всемирный фонд дикой природы (WWF) и Гринпис, занимаются дикими животными. Защитники животных и природы спорят, в частности, допустима ли отбраковка во имя окружающей среды: речь идет, например, об инвазивных видах или случаях резкого увеличения популяции из-за истребления естественных хищников. При этом защитники природы спокойно относятся к явной и, по их мнению, неизбежной жестокости последней – львы едят газелей и тому подобное, – в то время как многие борцы за права животных порой пытаются всеми силами спасти особь, например давая ей корм. Раскол вредит обеим сторонам: борцов за права животных обвиняют в непонимании принципов функционирования естественной среды, а значит, защитники природы рискуют оттолкнуть своих самых очевидных союзников, которые, как и они, ценят жизнь животных как таковую.

Мы рассмотрим эти дебаты ниже, но в целом я считаю, что разногласия не имеют смысла. Без сохранения окружающей среды этичное отношение к животным будет неполным. Девиз PETA гласит: «Животные – это не наша еда, одежда, эксперименты и развлечения». Это то, как животные не должны жить. А как должны? Очевидный ответ – им надо быть в местах, к которым они приспособились в ходе эволюции, и в значительной мере за пределами человеческого контроля. Например, в национальных парках, за которые борются защитники природы. Иногда животные страдают и на воле, но ведь человеческое существование тоже бывает невеселым, а мы по-прежнему считаем, что жить стоит. Что же касается отбраковки, здесь защитники природы могли бы начать серьезнее относиться к жизням животных – например, биологам стоит перестать бесцеремонно убивать животных ради сбора образцов. При этом, скорее всего, в некоторых случаях экосистема будет выходить

на передний план по сравнению с отдельными особями. В национальном парке Косцюшко в Новом Южном Уэльсе, на территории которого находится самый высокогорный город в Австралии, политики запретили официальный отстрел одичавших лошадей. В результате пятая часть их поголовья в этом парке, как и предсказывали, обречена на смерть от голода. Вряд ли кто-то назовет это любовью. Без функционирующей окружающей среды нет благополучия животных и этичного к ним отношения, а природа не будет работать без множества животных.

Водораздел между борьбой за права животных и этичным отношением к природе не отражает мнения людей об этих темах. Большинство знакомых мне любителей животных желает самого лучшего и отдельным особям, и целым популяциям и видам. Мы любим смотреть видео с кошками и тиграми. Нас возмущает, когда обезьян держат в клетках и вырубают их леса. Мы не хотим ни чтобы косаток показывали в аквапарке SeaWorld, ни чтобы они вымирали. Как минимум в теории нам важно, что происходит с животными – неважно, дикими или одомашненными. В конце концов, этика животных и защита окружающей среды стоят на одном фундаменте: этот мир наполняется красотой и переживаниями не только усилиями людей, и учитывать стоит не только человеческие жизни. Любить отдельное животное – это почти неизменно желать, чтобы вид и дальше существовал на нашей планете. Несмотря на исторический раскол, защитники окружающей среды и борцы за права животных сходятся по большинству вопросов и замахиваются на столь далекоидущие изменения, что междоусобица выглядит контрпродуктивной. Они как две мыши из сказки, которые яростно спорят о том, как поделить кусочек сыра, и не замечают, что его уже стащила крыса.

В этой книге я стремлюсь соединить этичное обращение с животными и охрану окружающей среды. Смысл в том, чтобы люди прекратили причинять животным мучения, которым нет оправдания. Смысл и в том, чтобы смириться с неизбежными страданиями диких животных: они испытывают их так же, как и радость (впрочем, ниже мы познакомимся с людьми, считающими, что когда-нибудь у нас получится улучшить им жизнь так же, как мы уже улучшаем нашу).

Считать животных важными – это не то же самое, что с удовольствием проводить с ними время. Это совпадает часто, но не всегда. Неординарный и эксцентричный Джо Экзотик из Оклахомы, который основал собственный зоопарк и был показан в сериале «Король тигров» на Netflix, явно любит тискать тигрят, но его забота об их благополучии весьма сомнительна. Австралийский философ Питер Сингер посвятил большую часть своей карьеры борьбе с жестоким отношением к животным, но сам, к изумлению многих поклонников, не слишком наслаждался их компанией. Это разница между желанием видеть других животных нашими глазами и попыткой увидеть их глазами самих себя.

Когда Сингер в 1975 году начал движение за освобождение животных, он утверждал, что здесь потребуется больше альтруизма, чем для любого предыдущего освобождения, ведь люди будут бороться не за других людей, а за другие виды. Тем не менее межвидовой барьер – нашу предвзятость в отношении других животных – можно снизить. Определенно, мы не хотим процветать за счет страданий животных – не больше, чем хотим наживаться на потогонном и детском труде.

О справедливом отношении к животным естественным образом должен задуматься любой, кто верит в наши общие истоки, но это происходит не всегда. Возьмем Чарльза Дарвина, который сделал для формирования наших взглядов на животный мир больше, чем кто бы то ни было. Он опроверг представление, что люди полностью отличаются от других видов и превосходят их. Именно поиски общего предка впоследствии привели ученых к исследованию поведения шимпанзе и открытию эмоциональных сходств между нами. Дарвин не выносил жестокости по отношению к животным и, как мировой судья, наказывал нарушителей.

В то же время он никогда не высказывался об этосе жизни рядом с животными. «Тебя не заботит ничего, кроме стрельбы, собак и ловли крыс. Ты опозоришь и себя, и всю семью», – видимо, возмущался отец, когда будущего естествоиспытателя в восемнадцать лет отчислили с медицинского факультета. Дарвин обожал охотиться и не подвергал это занятие критике. Он не участвовал в вегетарианском движении XIX века. Он не просто ел мясо, но и не испытал ни малейших угрызений совести, съев нескольких черепах на Галапагосских островах. И это притом что ему было известно, что на острове их почти перебили, а мясо он нашел в целом «очень неинтересным». На первом месте у Дарвина стояло любопытство. Он вспоминал, как, посещая один из островов, который сегодня входит в состав Чили, заметил лисицу очень редкого вида. «Я сумел тихо подкрасться к ней сзади и ударить по голове геологическим молотком. Теперь… ее демонстрируют в музее Зоологического общества». Дарвин убивал птиц и ящериц, чтобы разобраться, что они едят, и отстаивал вивисекцию – вскрытие живых животных в лабораториях, – если ее проводят по уважительной причине. Как и многие наши современники, он был способен отодвинуть страдания животных в дальний угол разума. «Из-за этого вопроса мне делается плохо от ужаса, так что я больше не скажу о нем ни слова, иначе не усну ночью», – писал он другу по поводу вивисекции. Дарвин любил посещать Лондонский зоопарк и пожертвовал ему свою коллекцию птиц и млекопитающих, хотя условия там в то время иногда удручали. Дженни – молодая самка орангутана, за которой Дарвин, исследуя эмоции животных, любил наблюдать в этом зоопарке в 1838 году, – умерла от болезни, не прожив и двух лет после прибытия. Ее короткую жизнь нельзя назвать исключением. Дарвин рьяно возражал против рабства, но в вопросах благополучия животных не был провидцем. В глазах общественности дарвинизм стал ассоциироваться с жестокой, аморальной борьбой за выживание. Разбираться в смысле своих научных открытий для наших отношений с другими видами основоположник дарвинизма предоставил последующим поколениям.