Как пережить экономический кризис. Уроки Великой депрессии.

Уткин Анатолий Иванович

Вторая инаугурационная речь

Многим казалось, что знаменитое рузвельтовское везение изменило ему, когда ненастным январским днем (президентский срок впервые стал заканчиваться не в марте, а в январе) он вышел на площадку перед Капитолием, чтобы произнести вторую президентскую присягу. Холодный дождь вымочил всех, а старинная голландская Библия была завернута в целлофан. Президент с трудом переворачивал сморщенные дождем страницы своей второй инаугурационной речи. Четыре года назад новое правительство предприняло пожарные меры по спасению страны. «Инстинктивно мы поняли, что существует более глубокая необходимость — необходимость найти посредством правительства инструмент решения постоянно возникающих проблем нашей сложной цивилизации. Постоянные попытки найти решение без помощи правительства привели лишь к замешательству. Ибо без этой помощи

мы не способны осуществить моральный контроль над наукой, не сможем сделать из науки полезного помощника, а не безжалостного хозяина человечества. И мы должны найти практический контроль над слепыми экономическими силами и слепо эгоистичными людьми». Далее президент перешел к словам, главные из которых можно прочесть на стенах его мемориала, открытого в Вашингтоне совсем недавно:

«В нашей стране я вижу десятки миллионов граждан — значительную часть общего населения, — которые в данный момент лишены большей части того, что мы считаем абсолютно необходимым для жизни.

Я вижу миллионы семей, пытающихся жить на доходы столь жалкие, что призрак семейной беды стоит перед ними ежедневно.

Я вижу миллионы тех, чья ежедневная жизнь в городе или на ферме протекает в условиях, недостойных просвещенного общества еще полстолетия тому назад.

Я вижу миллионы людей, лишенных возможностей получить образование, лишенных возможностей отдыха и шанса на лучшую долю их детей.

Я вижу миллионы людей, лишенных возможности купить продукты ферм и заводов, лишенных плодов производительной эффективности других миллионов людей.

Я вижу, что одна треть нации имеет плохое жилье, плохо одета и голодна.

Только осознавая это, мы можем исправить данное зло».

Оплотом той Америки, которую устраивала нарисованная картина, по-прежнему оставался Верховный суд страны — одна из трех ветвей государственной системы власти. 4 февраля 1937 года Рузвельт созвал чрезвычайное заседание кабинета министров, на котором в мертвящей тишине зачитал выдержки из своего плана, как противостоять несменяемому составу суда. Этот план он собирается представить конгрессу через час: наряду с каждым судьей Верховного суда, достигшим семидесятилетнего возраста, президент имеет право назначить нового судью, увеличивая, таким образом, состав Верховного суда на шесть членов в дополнение к прежним девяти. Так Рузвельт хотел обойти с фланга главную опору экономической олигархии. Министр внутренних дел Икес был рад, что президент наконец решился. Вице-президент Гарнер молчал. Главное — молчали приглашенные избранные члены конгресса.

Не требуя ни от кого скороспелого решения. Рузвельт подкатился на своей коляске к представителям прессы. Здесь, как обычно, слышался хохот. Президент, характерно отбросив голову назад, смеялся громче всех. Он попросил придержать новость. Но она уже зачитывалась конгрессменам и была послана в Верховный суд. Читавшему на следующий день газеты Рузвельту было ясно, что страна раскололась надвое.

Стремясь капитализировать грандиозную ноябрьскую победу и расчистить дорогу для социальных реформ, президент пошел на очень рискованный шаг, нарушая соотношение конституционных ветвей власти. При этом он выдвинул свою инициативу как ход исполнительной власти, то есть принял огонь на себя. 4 марта 1937 года он собрал противников Верховного суда, блокирующего «Новый курс», в отеле «Мэйфлау-эр». Президент шутил, но близко знавшим его было опгутимо напряжение в его голосе. Он самым серьезным образом предупредил свою партию, что победы будут возможны в будущем лишь при одном условии — действовать в интересах большинства народа. Близится новый кризис, очень отличный от того, который сковал страну четыре года назад. Социальное напряжение усиливается, и отступать защитникам народных интересов некуда. Зал молчал, когда Рузвельт дошел до кульминации: «Необходимо мужество, чтобы служить интересам нации. Для нашей партии совет, который дает мужество, — это совет мудрости. Если мы не поведем за собой американский народ, это сделают за нас. Ненакормленная, плохо одетая и живущая в непотребных жилищах треть нации нуждается в помощи СЕЙЧАС. Нужно помочь фермерам, не знающим, какая конъюнктура их ждет на рынке в будущем году, СЕЙЧАС. Тысячам мужчин и женщин, работающих за недостаточную зарплату, нужно помочь СЕЙЧАС. Детям, которым следует сидеть в школах и которые работают на шахтах, нужно помочь СЕЙЧАС… Если мы желаем сохранить доверие тех, кто голосовал за нас, чтобы демократия восторжествовала, мы должны действовать СЕЙЧАС».

Президент выступил и с «беседой у камина» по радио. Он изложил аргументы, говорящие о его приверженности демократическим институтам. И повторил аргументацию в пользу решительного преодоления обструкции Верховного суда, лишившего конституционной силы главные

мероприятия «Нового курса». Президент размышлял о причинах бед страны, и размышлял вслух. В апрельской «беседе у камина» он снова обвинил большой бизнес, который «контролирует деньги других людей, контролирует рабочую силу, жизни других людей». Разумеется, верхнему классу это не нравилось. Дж М Кейнс пытался из Манчестера ослабить эту атаку, подать ее более мягко. Он писал президенту Рузвельту, что «лидеры — большого бизнеса — это не ухмыляющиеся своей жертве звери». С ними нужно обращаться «как с домашними животными, даже если они плохо воспитаны и не натренированы так, как вам бы хотелось».

Стремясь увеличить расходы на внутренние программы, Рузвельт вынужден был еще более уменьшить военный бюджет и перенаправить деньги в экономику. На этом пути он столкнулся с начальником штаба армии генералом Макартуром. Это был трудный оппонент. В Белом доме Макартур без обиняков сказал: «Когда мы потерпим поражение в следующей войне и американский парень будет лежать в грязи с вражеским штыком в животе и вражеским сапогом на горле, я хочу, чтобы в своем проклятии он назвал имя не Макартура, а Рузвельта». Президент побледнел «Вы не должны так разговаривать с президентом!» Макартур был вынужден извиниться и предложить свою отставку. Рузвельт быстро пришел в себя. «Не валяйте дурака, Дуглас».

В целом Рузвельт уже отбросил примирительный тон. Опасность для «Нового курса» обозначилась справа, где ожесточившиеся капиталисты стали организовываться. Во время «ста дней» большинство из них поддержало призыв Джозефа Медилла Паттерсона на критику «Нового курса» администрации. В «Нью-Йорк Дейли Ньюс» Паттерсон писал «Что бы сделал или не сделал президент Рузвельт, мы собираемся стоять на его стороне. Мы намерены воздержаться от суровой критики, по меньшей мере, на один год». Но не прошло. и года, как противники Рузвельта обрушились на него за слова, навеянные Евангелием от Матфея: «Менялы покинули свои высокие места в храме нашей цивилизации». Первым, кто выступил, был Альф Смит: «Почему мы не выступаем против программы общественных работ (CWA). Ответ прост. Не следует убивать Сайта Клауса во время такого тяжелого Рождества» [17] . После этого Рузвельт написал одному из своих послов: «Неизбежная атака уже началась, ведомая группой Меллона и Миллса, в банковском деле и в контролируемых ими отраслях промышленности». Президенту пришлось отложить мероприятия в сфере социальной безопасности и изменения в налоговом кодексе.

17

Allen F. The Big Change: America Transforms Itself 1.900—1950. N. Y.: Harper and Row, 1952. P. 251.

Глава шестая Ослабление кризиса

На этом этапе с политической сцены ухолят старые бойцы «Нового курса» — Моли, Тагвел, Ачесон, Рич-берг, Берль, Дуглас, Джонсон. Восходит новая плеяда — Феликс Франкфуртер, Джеймс Лэндис, Маринер Экклз, Том Коркоран, Бен Коэн.

Характерен в конечном итоге принятый Акт о холдинговой компании: если в течение пяти лет она не докажет свою общественную полезность, то закон такую компанию закрывает.

Медленные изменения

Так или иначе, но страна постепенно оправлялась от кризиса. Журнал «Тайм» писал именно в это время: «Депрессия уходит в глубины памяти, а признаки бума множатся по стране». Министр финансов Моргентау докладывал о растущих накоплениях министерства финансов. Но путь не был прямым, и собственно все тридцатые годы являют собой хотя и устремившуюся вверх, но синусоиду со взлетами и падениями. Один из спадов пришелся на весну 1938 года, когда пять миллионов человек заново потеряли работу. Четырнадцать процентов населения выживали за счет государственной и общественной помощи.

Классическая экономическая теория требовала, чтобы в трудные времена правительство поддерживало низкие цены, низкую зарплату и строго сбалансированный бюджет. «Очищенная» от этого сурового обращения, экономика должна была выйти на путь роста к пику промышленного цикла. Рузвельт нашел еще одного революционера, не согласного с классической теорией. Дж. М. Кейнс рекомендовал из Манчестера увеличить государственные расходы, не заботясь о балансе государственного бюджета. 1 февраля 1938 года Кейнс писал Рузвельту: выздоровление экономики возможно только в случае широкомасштабного обращения к общественным работам и массовым правительственным расходам. Жилищное строительство является лучшим видом общественных расходов. Государству следует также обратиться к управлению железными дорогами и системой коммуникаций в целом.