Как повесить ведьму
Шрифт:
Хорошие гены. – Джексон хлопает себя по животу.
Мы переходим улицу, направляясь к порту, и только тогда я впервые вижу огромный корабль.
– Стой.
– Ты еще не видела «Дружбу»? – Он улыбается.
– Так вот как зовется ваш пиратский корабль!
Джексон смеется:
– На самом деле это реконструкция восточно-индийского торгового судна, построенного в 1797 году.
– Ты знаешь точную дату? – Я искоса смотрю на него.
– Когда я был маленьким, папа часто приводил меня сюда. Он строил корабли и особенно любил этот.
Внезапно
– Это судно дюжину раз плавало через весь земной шар и каждый раз возвращалось в Салем, привозя товары со всего света. – Джексон смотрит на мачты с многоярусными деревянными перекладинами.
– Правда? – Я очарована любовью Джексона к этому старому кораблю.
– К сожалению, англичане захватили оригинал в войну 1812 года и продали его по частям.
– Печально. Он красивый.
– Да, ненавижу, когда люди уничтожают красивые вещи. – Джексон так искренен, когда говорит об этом корабле.
К моим щекам приливает жар.
– Значит, ты приходил сюда с папой?
– Ага, он рассказывал обо всех частях корабля и как они работают. Потому мне и нравится делать мебель. Мы с отцом много чего создали вместе.
Небо начинает из оранжевого становиться розовым.
– Каким он был?
Джексон улыбается:
– Отец всегда носил подтяжки, и у него был глубокий смех, который сотрясает все тело. А еще он всегда брал с собой старую курительную трубку, из-за которой мама дико злилась. Она уверяла, что весь дом уже провонял этим запахом. Но больше всего на свете папа любил маму. Он был величайшим сладкоежкой. Прокрадывался посреди ночи на кухню и съедал приготовленную на продажу выпечку. Мама каждый раз жаловалась, но в глубине души ей это нравилось.
Его любовь к отцу так понятна и близка, что у меня перехватывает дыхание.
– Судя по твоему рассказу, он был чудесным.
Джексон кладет руку мне на плечо и притягивает ближе к себе. Я напрягаюсь от его прикосновения. Может, миссис Мэривезер была права насчет Джексона. Я ведь не дала ему даже шанса. Просто не привыкла, что люди могут быть добры. Пару раз ребята из школы поступали со мной по-хорошему, чтобы потом подшутить, что не добавило очков доверию к людям. Я расслабляю мышцы и осторожно прислоняюсь к плечу Джексона, вдыхая запах хвои.
– В Нью-Йорке у меня не было друзей.
Мы смотрим, как разноцветное небо отражается в водной глади, и я размышляю о его руке, так и не отпустившей моих плеч.
– Ты всегда говоришь то, что думаешь, правда? – спрашивает он, словно это хорошее качество.
Я пожимаю плечами:
– Вивиан говорит, я не умею фильтровать слова. Забавно, но, думаю, у меня это от нее. На самом деле я просто не вижу смысла приукрашивать действительность.
– Получается, ты не скучаешь по городу?
– Не особо. Но я скучаю по возможности каждый день приходить в больницу к папе. Мы не расставались так надолго, как сейчас, с самого первого дня его комы. Квартира была продана быстрее, чем Вивиан предполагала, и нам пришлось переехать раньше, до того, как его перевезут в Бостон.
Объятия Джексона становятся крепче, а я не сопротивляюсь возможности прижаться к нему. Мое дыхание чуть ускоряется, грудь вздымается быстрей, чем раньше. Джексон опускает взгляд на меня.
– Если не возражаешь, я спрошу: что с ним случилось?
Я замираю. Джексон первый человек, который попросил рассказать эту историю.
– Четыре месяца назад папа готовил завтрак. Было субботнее утро, а до его болезни у меня был настоящий талант спать до обеда. Меня не будили ни сигнализация, ни вой пожарных сирен – ничего. Но в то утро какая-то частичка сонного мозга уловила панику в голосе Вивиан, и я пулей подорвалась с постели. Тогда я еще не знала, но причиной резкого пробуждения стал ее звонок в девять-один-один.
Помню только, как забежала на кухню и увидела отца, лежащего на черном кафеле. Самое странное, что именно в тот момент я сообразила, что папа как раз готовил мой любимый завтрак – банановые оладьи с шоколадной крошкой. Его глаза закрылись за секунду до того, как я оказалась рядом. Врачи сказали, что у него был небольшой разрыв в стенке сердца. Они провели операцию, но с тех пор папа в коме. Врачи не знают почему.
– Мне ужасно жаль. – Джексон качает головой.
– Теперь я часто просыпаюсь от панических атак. Я… думаю, что сама в этом виновата. В смысле, в болезни папы. – Никогда никому в этом не признавалась.
– Сэм, в этом определенно нет твоей вины.
Внезапно накатывает ощущение незащищенности, и отчаянно хочется спрятаться. Я отстраняюсь от Джексона.
– Ты мало об этом знаешь. Люди рядом со мной всегда страдают. Я как магнит для катастроф.
– Ты не можешь винить себя в том, что…
– Давай просто закроем тему. – Я прикусываю нижнюю губу. – Лучше пойдем домой. Я так и не сказала Вивиан, куда пропала.
– Конечно.
Мы покидаем порт, снова оказываясь на улицах. Без руки Джексона на плечах становится холоднее, но не уверена, что мне комфортно находиться так близко к кому-либо. Чаще всего люди предпочитают ко мне не прикасаться.
– Можно еще что-нибудь посмотреть по дороге домой? – спрашиваю я в надежде отогнать мрачные мысли. – Памятники истории, например?
– Угу, они повсюду, – сообщает Джексон, не останавливаясь. – В паре кварталов по той дороге будет Старое кладбище, древнейшее кладбище Салема. Там покоится один из Мэзеров. Когда будет светло, я свожу тебя туда.
– И кто сейчас боится? – спрашиваю я, и Джексон усмехается.
Мы идем по маленькой улочке с красивыми старыми домами.
– А на этой улице жил судья Корвин. Многие люди Салема приходили сюда по поводу обвинений в колдовстве.
Его рука задевает мою, и я отдергиваю пальцы, не успев даже задуматься, хочу ли этого.