Как слеза в океане
Шрифт:
— Так что же нужно сделать? — спросил Дойно. Он был благодарен бывшему министру за то, что тот его узнал, задержался с ним и вот теперь дает разъяснения. Одновременно в нем росло и отвращение к нему, оно было сродни ненависти к самому себе или ужасу перед обезьяной в клетке, в движениях которой боишься узнать себя.
— Итак, само собой разумеется, португальцы не дадут въездной визы, а только транзитную. Это не так уж скверно, тут можно купить китайскую визу, цены вполне приемлемые. Но китайцы вовсе не хотят, чтобы мы ехали в Китай, и потому настаивают, чтобы им предъявили южноамериканскую визу, хотя бы даже транзитную. Следовательно, существуют целых три возможности, цена примерно одинаковая на все. Короче говоря, если у вас есть южноамериканская и китайская визы, то это уже безусловно большой шаг вперед. — Министр облизал губы —
— В самом деле! Я, к примеру, хочу в Англию, служить в армии. Стоит мне попасть в Португалию, я, конечно, сразу пробьюсь в Англию или хотя бы в Гибралтар.
Хитроумный советчик поднял вверх указательный палец, словно предостерегая вертопраха от бессмысленного риска.
— Сразу видно, что вы в Марселе первый день. Мы здесь уже два месяца, с момента краха, так что удалось набраться и своего, и чужого опыта. Итак, южноамериканская, китайская, португальская виза, все бы хорошо, но… Как вы попадете в Португалию? Может, через Испанию? Превосходно! Испанцы не так уж плохи, во всяком случае, не такие уж они злыдни, как нас стращают некоторые. Может, они вас и посадят на месячишко, прежде чем вы отправитесь дальше. Но, конечно же, вам нужна транзитная виза. И они вам ее тоже дадут. Превосходно! При условии, разумеется, что у вас есть французская выездная виза. А вот ее-то никому не заполучить. Или скажем так: вы ее не получите. И это логично, ибо здесь вы — это вы, а кроме того, вы же хотите попасть в Англию и воевать. Но хорошо, предположим, у вас была бы надежда получить выездную визу — а есть у вас какие-нибудь законные проездные документы? И не будет ли это с моей стороны слишком смело, если я стану утверждать, что у вас вовсе нет таких документов? А чтобы вам, фронтовику, префектура выдала Titre de voyage [128] , это и вовсе исключено. Это противоречило бы соглашению о перемирии. — Министр опять выглядел триумфатором. Когда же Дойно громко рассмеялся, он изучающе взглянул ему в лицо и сказал: — Вы смеетесь, потому что считаете ваше положение абсолютно безвыходным. Но вы ошибаетесь. Потому что, во-первых…
128
Разрешение на проезд (фр.).
Министр на пальцах перечислил семь возможностей, воспользоваться которыми было вполне мыслимо, впрочем, при условии, что у вас есть крепкие связи, прежде всего с американцами и американскими комитетами, и, кроме того, действительно большие деньги.
У Дойно было только два небольших мешка, так называемые musettes [129] . В одном лежали его туалетные принадлежности, а в другом девять банок консервов: рыба и дешевый печеночный паштет, так сказать, последнее причастие для демобилизованного солдата. А еще у него было восемь сигарет в кармане, коробок спичек и окарина Штеттена.
129
Торбы (фр.).
— Вы все время смеетесь, не понимаю чему. Я же вам доказал, что нет никаких оснований для пессимизма.
— Да, — согласился Дойно и встал со скамейки. — Во время первой мировой войны у нас в Вене любили говорить: положение отчаянное, но не серьезное.
Булочник дал ему за большую банку паштета длинный батон и пол-литра вина. Он пошел в порт, сел на скамейку и принялся за еду. Это была его первая в этот день трапеза, и он буквально давился хлебом. Тогда он разломил батон на несколько кусков и сунул в торбу. Потом медленно выпил кислое вино. В гавани стояло лишь несколько небольших судов и только что появилась рыбацкая лодка. Дойно с удовольствием еще долго сидел бы на скамейке, чтобы отдохнуть от всех встреч, но ему надо было довести до конца «акцию». Он дал себе сроку два дня — до сих пор ему еще не удалось раздобыть выездную французскую визу, и он решил бросить это дело. Он мог бы поехать к Релли, она с сыном жила на побережье; он мог бы также попытаться через Италию прошмыгнуть в Югославию. Наверняка Джура, Мара и баронесса ждут его. Но он ни на секунду
Ровно в шесть часов он был в конторе экспедитора. Он спросил там мсье Мартина, сославшись на его кузину Марту, так ему посоветовали. Молодой человек в конторе сказал, что не уверен, что мсье Мартин сегодня еще придет, если время позволяет, можете подождать — на улице, прямо на тротуаре, vis-`a-vis [130] . Спустя двадцать минут Дойно уже сидел напротив мсье Мартина. Он выглядел в точности так, как на континенте представляют себе агентов «Интеллидженс Сервис», прекрасно говорил по-французски. Дойно объяснил, что хочет попасть в Англию, показал свои воинские документы, ответил на вопросы, касавшиеся его политического прошлого. К сожалению, он ничем не может ему помочь, сказал под конец мсье Мартин. Нет никакой возможности переправить людей в Англию. Он предложил Дойно немного денег. Дойно рассмотрел банкноту — нет, аллегорическая дама ничем не напоминала Габи — и вернул ее назад мсье Мартину.
130
Напротив (фр.).
— Я забыл или даже никогда не знал, почему коренное население вашего острова принято изображать «пьяницами». Вы не знаете почему?
Мсье Мартин взглянул на него сперва удивленно, потом задумчиво, и тогда Дойно продолжил:
— Нет, не ломайте себе голову, это не пароль, а вполне серьезный, хотя в настоящий момент и не столь насущный вопрос. От вас, британцев, никто и не ждет быстрых рефлексов. Но в ваших глазах отражалось презрение, пока вы не убедились, что я не возьму ваших денег. Будь вы пьяницей, я бы, вероятно, этого не заметил.
Дойно пошел в американский комитет. Ему объяснили, что контора уже закрыта, но на лестницах и в коридорах еще ждали просители. Некоторые узнали его и отвернулись, другие заговаривали с ним, хотели узнать, почему он только теперь, через два месяца после D'eb^acle, хлопочет об отъезде и с какими особыми целями он так странно, так убого экипирован? Отвечать ему не было надобности, им самим не терпелось рассказать собственные истории.
Был уже вечер. Он сидел на террасе большого кафе. Кельнер согласился за банку сардин принести ему кофе с круассаном да еще две сигареты в придачу и две уже читанные газеты. Дойно чувствовал на себе чей-то взгляд, но глаз не поднимал, однако это не помогло, женщина подошла и села за его столик. Она поспешила сказать, что ее фамилия Беранже, что она француженка. Она вступила с мсье Беранже в фиктивный брак только из-за гражданства, но потом все-таки осталась жить с ним, но в конце концов брак распался. По причинам, говорить о которых не стоит, обстоятельно доложила она.
Последний раз Дойно видел ее семнадцать лет назад. В Берлине. Ее всегда тянуло к людям, о которых в данный момент больше всего говорят. Вид у нее сейчас был запущенный, плохо накрашенная, плохо причесанная, с чернильными пятнами на светлом платье и на пальцах, с коричневыми крошками в уголках губ, видно, только что ела шоколадный торт.
Он думал, врет она или себя обманывает: она говорила так, словно они когда-то были близкими друзьями. Она обращалась к нему на «ты», хотя он точно знал, что они всегда были только на «вы».
Она рассказала, что сейчас она обручена. Будущий муж, химик, хлопочет о визе для нее, все никак не может дождаться, когда же она наконец приедет. Но здесь, в Марселе, она неожиданно познакомилась с одним молодым композитором, он любит ее. Имеет ли она право ответить на его любовь и в то же время принять визу, выхлопотанную для нее женихом, и попросить еще визу для молодого человека?
— Это уж судьба моя такая, всегда быть между двух мужчин. Ты же помнишь, когда ты меня добивался… Я думала, я с ума сойду, потому что как раз тогда…
Он никогда ее не добивался. Дойно продолжал украдкой читать газеты. Там была длинная статья, из которой явствовало, что теперь пора уже подумать о Tour-de-France, велосипедной гонке 1941 года. Война кончилась, и эти соревнования могут помочь французам вспомнить о наиболее прославленных своих добродетелях.
— Тебе, конечно, не очень нравится это слушать, но теперь-то я имею право сказать: я не привязалась к тебе, потому что знала, что ты бабник, — проникновенным тоном сказала женщина, отнимая у него газету.