Как сражалась революция
Шрифт:
Когда рассвело, я осмотрелся. Возле меня лежал мертвый казак.
Часов в одиннадцать в лазарет пришли жители. Они вытащили мертвых, а живым сварили похлебку из костей. Если бы не старик и его внук Мишка, не выйти бы мне живым оттуда. Старик два раза приводил местного лекаря. Тот остриг и смазал чем-то голову. Старик выстирал обмундирование умершего казака и помог мне переодеться. Мишка приносил воду и кусочки хлеба. Мне тяжело было жевать, но я ел, чтобы сохранить жизнь. А Мишка, молчаливо смотревший на меня широко открытыми, полными сострадания глазами, торопливо собирал крошки в костлявый кулачок...— Константин Иванович вздохнул и, вынув из кармана
— Что же было дальше? — нетерпеливо спросил кто-то из темноты.
— Потом я немного окреп и задумал бежать. Просил старика достать лошадь, но он принес мне зипун и сказал:
«Лошадей, сынок, у всех казаки позабирали. Если под силу, уходи пешком. Только идти надо перед рассветом, а то, не ровен час, беляки поймают».
До Маныча меня провожал Мишка.
«А тебе не страшно? — спрашиваю его.— Темно, да и казаки близко».
«Чего бояться-то! Батя говорил: «Бойся только своей трусости».
У Маныча мы простились. Осторожно ступая, я пошел по оттаявшему, изборожденному трещинами льду на правый берег реки, а Мишка, присев на потемневшую кучу снега, махал серой кубанкой. Постепенно густая дымка предрассветного тумана скрыла левобережье Маныча и моего юного спасителя.
Я благополучно добрался до Ростова и лег в госпиталь.
А когда выздоровел, захотелось повидать старика и Мишку. Пользуясь предоставленным мне отпуском для восстановления сил, я с попутной машиной поехал в освобожденный от белых хутор. Приехал поздно вечером. Забросив на плечи мешок с подарками Мишке и деду, зашагал к хате, где начиналась моя вторая жизнь. Но хаты не нашел. На ее месте чернела закопченная полуразрушенная печь с железной трубой. Соседи сказали, что старик умер от тифа, а Мишка куда-то исчез. К горлу подкатился комок. Не знаю, жив ли этот маленький хлопчик с большим, добрым сердцем и грустными черными глазами,— закончил свой рассказ комиссар Озолин.
Записывайте нас в партию...
...После разгрома Деникина популярность Коммунистической партии и ее вождя В. И. Ленина на фронте необычайно возросла. Помню, Е. А. Щаденко рассказывал мне, как однажды к нему явился целый эскадрон бойцов.
— В чем дело? — спросил их Щаденко.
— Записывайте нас в партию,— ответил за всех командир эскадрона.
— Как так — записывать? Вы же командир и должны знать, что в партию принимают не группами, а индивидуально.
— Я-то знаю. Но бойцы так постановили. Говорят: в атаку ходим сообща, все боремся за Советскую власть, следуем за товарищем Лениным и партийным Реввоенсоветом, так и в коммунисты вместе пойдем.
— Это похвально, что все желаете вступить в партию,— ответил Щаденко,— но я записывать вас в коммунисты не имею права. Подавайте каждый заявление в полковую ячейку...
Эпизод, рассказанный Е. А. Щаденко, показателен. Конармейцы беспредельно верили партии. И партия верила им.
...В кавалерии служило много людей, ставших впоследствии знаменитыми деятелями нашей Родины! Бывший командир радиодивизиона А. Л. Минц стал академиком. А кто мог угадать в скромном коннике будущего известного советского ученого, тоже академика, И. И. Минца, в молодом стройном бойце Андрее Гречко — будущего Маршала Советского Союза, министра обороны? Кто мог предполагать, что рядовой конармеец Павел Жигарев станет Главным маршалом авиации, командир артвзвода Кирилл Москаленко — Маршалом Советского Союза, пулеметчик Алексей Леонов — маршалом войск связи, командир взвода Ефим Славский — министром СССР, боец Андрей Стученко —
Много героических женщин дрались с врагом в рядах Конной армии. Разве не достойна высокой похвалы самоотверженная работа женщин-политработ-ников Екатерины Ворошиловой, Татьяны Соболь-Смоляниновой, Натальи Кузнецовой, славной дочери армянского народа Васкунаш Акопян?
Приходится только сожалеть, что невозможно перечислить имена всех конармейцев, каждый из которых заслуживает особого рассказа.
Концерт
Как-то мне довелось послушать концерт в одной из дивизий. И должен сказать, он произвел на меня большое впечатление. С тех пор прошло много времени, но тот вечер сохранился в моей памяти... Возможно, этому способствовали необычайная обстановка, своеобразные судьбы исполнителей, экстравагантность их костюмов.
Как сейчас вижу опушку большой рощи, освещенную электролампочками, питаемыми от радиотелеграфного двигателя. Сосредоточенные лица зрителей — бойцов и местных крестьян. Артисты играют отрывок из спектакля.
Отсутствие сцены не снижает достоинств постановки, а, напротив, усиливает впечатление естественности.
И вот кончилось представление. Артисты уже скрылись в темноте рощи, а зачарованные зрители молчат. Лишь через несколько минут послышались одобрительные возгласы, грохнули аплодисменты. Потом под аккомпанемент старенького пианино боец-пулеметчик исполнил арию Ленского. Я и сейчас вижу его перед глазами, опоясанного патронной лентой.
В конце первого отделения худенький русоволосый юноша-скрипач исполнил «Венгерский танец» Брамса... Поэты-самоучки читали свои стихи. И хотя они были несовершенны по форме, слушали их с вниманием, ибо стихи эти выражали подлинные чувства и мысли бойцов...
Мне запомнились стихи конармейца П. Горского, прочитанные на вечере.
Я сын восставшего народа,
Я воин рати трудовой,
Я авангард передовой,
Я рыцарь верный твой, свобода.
Меня Россия в бой послала
За вольный труд, за бедняков,
Чтоб их избавить от оков,
Чтоб свергнуть иго капитала.
Не для наживы, не для славы
Я смело встал под алый стяг,
А чтоб разбит был грозный враг,
Чтоб чтили все наш красный флаг!
Закрывая концерт, ведущий программу предложил спеть «Интернационал». И еще объявил, что собранные деньги будут переданы местному ревкому на строительство школы.
Жажда знаний
...Наша армейская газета «Красный кавалерист» активно поддерживала борьбу за ликвидацию неграмотности в рядах конармейцев. Одним из инициаторов организации школ грамоты была работник политотдела Конармии жена Климента Ефремовича Ворошилова — Екатерина Давыдовна.
Обучение неграмотных было делом трудным. Не хватало учителей, бумаги, времени. Но энтузиазм и сознание величия дела, за которое они взялись, воодушевляли и учителей и учеников.