Как стать знаменитой

Моран Кейтлин

Лицо Джерри мгновенно меняется. Вместо враждебной и раздражительной неприязни – сплошное очарование, благодарность и чуть ли не благоговение.

– Ты Долли Уайльд, да? – он говорит это так, словно вдруг понимает, что я – все-таки человек, а не бессловесная скотина, загородившая ему дорогу. – Из D&ME? Ты позитивная девушка. Любишь весь мир!

Его тон явно предполагает, что в его понимании любовь ко всему миру – позиция странная, не сказать – идиотская, но при этом

он улыбается. Прямо-таки лучится улыбкой из-под темных очков. Это обескураживает.

– Да, я солнечный лучик Иисуса, – говорю я.

– Значит, я правильно сделал, что пришел в темных очках, – говорит он, все еще улыбаясь.

Женщина с гостевым списком раздраженно фыркает в нашу сторону.

– Мистер Джерри Шарп пройдет со мной. Отметьте еще плюс один, – говорю я, повернувшись к ней.

– Как удачно мы встретились, – говорит Джерри с нахальной улыбкой. – А то эта матушка Шиптон явно не самая большая поклонница современной комедии.

Он машет в сторону женщины с гостевым списком. Она кисло ему улыбается.

Я вручаю ему билет. Возникает неловкая пауза. Джерри так и стоит, протянув ко мне руку.

– У тебя разве нет приглашения на вечеринку после концерта? – говорит он как-то даже обиженно.

– Ой, да! Конечно! – Я достаю из конверта лишнее приглашение.

– Ладно, увидимся на вечеринке, жизнерадостная Долли Уайльд! Я должен тебе пинту пива! – говорит он, исчезая в толпе.

Я жду, что Крисси скажет: «Он выпросил еще и приглашение? А не треснет ли морда? Поистине, наглость – второе счастье!» – и тем самым озвучит мои сокровенные мысли, но Крисси говорит только:

– Он офигенный!

И я меняю ход своих мыслей и думаю: «Он офигенный», – как Крисси. Я женщина. Я открыта для мыслей других людей. Одна голова – хорошо, а две лучше.

Концерт – явно из тех концертов, которые не о том, как «группа поет свои песни, а люди слушают и наслаждаются», а скорее о том, как «люди пришли проголосовать за свое новое будущее». Это рок-выборы. Убедительная победа. Коронация.

Звук потрясающий – яростный, ожесточенный; словно что-то пытается вырваться на свободу из тесного душного пространства, пробивая себе путь когтями.

Я сама выросла в бедном квартале в умирающем промышленном городке – как и ребята из Oasis, – и мне знакомо это ощущение. Точно такое же ощущение бывает, когда в пятницу вечером вы с друзьями садитесь в автобус и едете в центр. Вы уже полупьяные, вы кричите друг другу: «Погнали!» – и автобус мчится мимо крошечных домиков, освещенных голубым мерцанием телеэкранов, и оранжевый свет уличных фонарей растекается мутными кляксами, и ты ждешь не дождешься, когда вы всей компанией ворветесь в белое сияние ночного клуба и следующие пять часов своей жизни будете королями и королевами анархии.

Крисси, пребывающий в затянувшейся

пьяной эйфории, упивается ощущением крепкого мужского братства, которым пронизано все вокруг.

– Мы отличные ПАРНИ! – кричит он, хватая меня за плечи и пританцовывая под «Шейкмейкер».

Под «Мы будем жить вечно» он плачет. Но опять же все в зале плачут.

– О господи. Ты не плакал с тех пор, как Хэриет Вейл отказалась встречаться с Лордом Питером Уимзи в том детективе Дороти Ли Сэйерс! – кричу я ему в ухо.

– Замолчи! – кричит он в ответ. – Мы будем жить вечно!

Очень трогательно наблюдать, как брат дает волю собственным чувствам. Вернее, чувствам Лиама.

Концерт завершается – отзвучали последние такты «Я морж», Лиам смотрит в зал совершенно невидящими глазами, – народ готовится к вечеринке, намеченной после концерта. Все достают приглашения, все говорят: «Это было потрясно!», а все остальные отвечают: «Что? Прошу прощения. Я немножко оглох».

– Мы останемся на вечеринку? – Крисси заметно шатает от выпитого.

– Но это же сборище худших людей на земле, стадо скучных, самодовольных ушлепков, чуть не лопающихся от чувства собственной крутизны, – говорю я.

– Кто это сказал?

Я так рада, что он спросил.

– Ты сам, – говорю. – В прошлый раз, когда я привела тебя на вечеринку после концерта. Ты не сдерживался в выражениях.

– Но, Джоанна, – говорит Крисси с убийственно серьезной миной, – это же было с доктором на вертолете.

На вечеринке, которая проходит в баре имени Кита Муна, я встречаю знакомых, а Крисси где-то теряется.

Часом позже, когда я его нахожу, он стоит у окна с видом одновременно победным и слегка хитроватым.

Я говорю:

– Ты чего?

– Бар тут бесплатный! – говорит Крисси. – БЕСПЛАТНЫЙ! Я спросил, какой у них самый дорогой коктейль, и взял целый поднос!

Он отступает в сторонку, и я вижу на подоконнике четырнадцать – выстроенных аккуратным рядком – бокалов с какой-то выпивкой.

– Это что?

– Двойной бренди с апельсиновым соком. Каждый – три фунта и двадцать пенсов, – с гордостью отвечает Крисси. – Я – пчела медоносная, собираю нектар, – говорит он с совершенно осоловелым видом, хватает один бокал и опрокидывает в себя. – Я сделал запасы. Мы готовы… к зиме.

Спустя три бокала из наших медовых сот у нас за спиной раздается голос:

– Это что, магазин? Винная лавка? Собираете средства в поддержку девчонок-скаутов?

Мы оборачиваемся и видим Джерри Шарпа. Я даже не слышала, как он подошел.

Я говорю:

– А, привет, плюс один.

– Привет, солнечный лучик Иисуса. Я собирался тебя угостить благодарственной пинтой пива, но ты сама явно справляешься лучше, – говорит Джерри, указав взглядом на нашу выставку крепких коктейлей.