Как убить рок-звезду
Шрифт:
– Кто такой мистер Винкл? – спросила я еще раз.
– Пол так называет всех продюсеров.
– Почему?
– Понятия не имею.
– А кто такая Авриль? – Я старалась говорить равнодушно.
Майкл закатил глаза.
– Девушка Пола. Но ее зовут не Авриль, а Эйприл. Она хочет стать моделью и решила, что ей потребуется более шикарное имя.
– Они давно вместе?
Он пожал плечами.
– Около месяца.
– Тогда кто такая Бет?
Майкл еще раз пожал плечами.
– Элиза, могу дать тебе совет: даже не пытайся разобраться в личной жизни Пола.
Пол вышел из ванной без рубашки, на ходу застегивая джинсы. Грудь была худой и безволосой, а руки – мускулистыми, как у Христа, который висел на кресте напротив моей кровати. На правом плече была еще одна татуировка – какой-то китайский символ. Очевидно, я рассматривала ее слишком долго, потому что Пол сказал:
– Это называется By.
– Что это означает?
– Нравственное пробуждение. – Он сделал паузу, вероятно заметив недоверие в моих глазах, и продолжил: – Я как раз сейчас над этим работаю.
Я притворилась, что вылавливаю что-то из своего стакана. Когда он пошел в свою комнату, я возобновила наблюдение и увидела, как он вытащил одну рубашку из кучи на полу, понюхал ее и натянул через голову.
Именно в этот момент я вспомнила, что
Я немедленно отправилась в «Старбакс», сделала обычный заказ и поинтересовалась у Келли, как ей понравился вкус моих интимных частей. Она выплеснула на меня карамельный маккиато и назвала психопаткой.
– Почему ты называешь продюсеров мистерами Винклами? [i]
– Потому что это правда – они подмигивают. А еще они вытирают свои задницы руками, а потом лезут с рукопожатиями и надеются, что никто не разберет запаха дерьма.
Пол сделал несколько нетерпеливых шагов, взглянул на запястье, на котором не было часов, и сказал Майклу:
[i]Говорящая фамилия; англ. to wink – подмигивать. – Здесь и далее примеч. пер.
– Пошли. Мы опаздываем.
Это очень нехороший знак.
Так я и сказал Майклу, когда мы добрались до места, выбранного мистером Винклом для встречи – переполненная и супердорогая мини-пивоварня в самом центре. Ее посетители были повзрослевшим вариантом отморозков, с которыми я когда-то учился в старших классах, – тогда их интересовал только петтинг, им доставались все лучшие девочки, и они называли меня гомиком.
Два других Майкла уже сидели за столиком. Когда мы с Силумом присоединились к ним, Бёрк объявил:
– Винкла еще нет.
Наверное, здесь мне надо рассказать о нашей группе. Для потомства, так сказать.
Начну с Бёрка, нашего бас-гитариста. Это высокий и неуклюжий парень, у которого больше чувства ритма, чем у Джона Энтвистла и Джона Поля Джонса, вместе взятых. Ему недавно исполнилось двадцать пять. Он живет вместе со своей подружкой Квинни в полуподвальной студии, а на кухне у них есть большая раковина для стирки, в которой они делают мороженое в свободное от музыки время. Бёрк помешан на мороженом. Его мечта – открыть когда-нибудь магазин, в котором он будет продавать мороженое собственного изготовления, и он постоянно рассказывает нам о разнообразных эпикурейских наполнителях, которые они придумывают, и о том, что главный секрет для достижения кремообразной консистенции – это правильное соотношение сливок и масла и использование только свежих продуктов.
Их с Силумом часто спрашивают, не братья ли они, потому что оба очень высокие. Они относятся к этим вопросам вполне спокойно, а меня они бесят. Как, черт подери, они могут быть братьями, если обоих зовут Майклами и, кроме высокого роста, у них нет ни одной общей черты. У Бёрка веснушки и светлые волосы. У Силума на голове – копна темной растительности, очень напоминающей лобковую.
Силум. Что я могу сказать о Мике С? Он мой самый лучший друг. Старательный и при этом очень смелый гитарист. Его преданность группе вдохновляет нас всех. Он делает флайерсы для всех наших концертов, сам оформил наш веб-сайт и к тому же умеет вежливо и дружелюбно общаться с разнообразными Винклями, чего о себе я сказать не могу. Я уважаю Силума. Он отличный парень, и я надеюсь, что он не уйдет из группы.
Кстати, его сестра только что поселилась вместе со мной. Элиза. Об Элизе немного позже.
Анджело – наш ударник. Из всех нас он является самой типичной рок-звездой. Он пьет, как матрос, отпущенный на берег, испытывает слабость к телкам с большими сиськами и внешне очень напоминает серийного убийцу по имени Ричард Рамирес – помните, знаменитый Ночной Охотник. Как ни странно, благодаря этому сходству он имеет большой успех у дам.
Майклы, я и наш менеджер Тони Фельдман уже дважды встречались с этим припозднившимся мистером Винклем. Первый раз он пришел на наш концерт, наговорил комплиментов, надавал обещаний и вообще вселил в нас надежду. Во второй раз он пригласил нас на какую-то профессиональную вечеринку, где напоил до бесчувствия. Но его брови напоминают мне гусениц, шевелящихся в коконе, и я совершенно уверен, что доверять ему нельзя.
Да и аура у него паршивая. Когда он рядом, моя поджелудочная начинает просто гореть. Но он работает в той самой мультимедийной компании, с которой сотрудничает моя любимая группа «Дроунс». «Дроунс» – это заявка Винкля на место в истории. Он нашел их в каком-то гараже во Фресно, а через год вышел их платиновый диск. Следующие два тоже стали платиновыми. При этом надо иметь в виду, что «Дроунс» – это не два пальца об асфальт. Это фузовые гитары, «заводка» сигнала и крутые эксперименты с электроникой, совсем не похожие на живенькую поп-музычку, наводняющую эфир, поэтому их успех – редчайшая, черт подери, удача. Очень мало стоящих парней пробиваются наверх.
Наконец появился Винкл и начал крутить головой, как страус, разыскивая наш столик. Когда он нас обнаружил его лицо выразило неприятное удивление. Стоя, он разглядывал Майклов, как будто неожиданно появившуюся группу захвата, и наконец произнес, что не думал, что мы придем все вместе.
Подошел официант, чтобы принять заказ. Я захотел куриные палочки, но они оказались только в детском меню; почему-то есть обжаренные кусочки курицы можно только тем, кто не достиг двенадцати лет. У официанта даже хватило наглости поинтересоваться, сколько мне исполнилось. Винкл сунул ему две двадцатки и десятку и ответил за меня:
– Пятьдесят. Принеси ему курицу.
После этого он опять поднялся и сказал таким голосом, как будто у него в горле перекатывался десяток камней:
– Джентльмены, вы извините, если мы с мистером Хадсоном покинем вас на пару минут?
Он посмотрел на меня, и две спеленатые гусеницы выпрямились, объединившись в одной куколке.
– Пошли выпьем чего-нибудь.
Я оглянулся на Майклов и последовал за Винклом в дальний угол бара.
– У тебя потрясающий голос, – сказал он, – и несколько очень хороших песен. Просто убойных.
Я поблагодарил его и постарался убедить себя, что появившееся дурное предчувствие – это всего лишь нервы.
– Я готов предложить тебе контракт, – продолжил он. – Здесь и сейчас.
Сердце застучало, как целая ударная установка, звук которой чувствуешь всем телом, от головы до пят, и, как ни странно, первая мысль была о моей новой соседке. Я представил, как взлетаю по лестнице, врываюсь в квартиру и сообщаю ей, что группа только что подписала контракт. Ее щеки порозовеют, как сегодня утром после бега. Ее кожа будет теплой и солоноватой. Она бросится в мои объятия, поцелует меня и увлечет за собой вниз, и мы займемся любовью на кухонном полу, как две собаки.
– Но, – сказал Винкл, грубо выдергивая меня из увлекательной фантазии, в которой, пожалуй* было слишком много маловероятных допущений. – Но нам нужен только ты.
Я уставился на его брови и не мог отвести от них глаз. Я сказал, что, наверное, неправильно его понял, хотя не сомневался, что понял так, как надо.
Он сказал, что мне надо на фиг избавиться от своей группы, и объяснил:
– Ты лучше, чем они.
По словам Винкла, подписывать контракт с четырьмя музыкантами – значит искать на свою задницу неприятностей. И в любом случае он считает, что «Бананафиш» – это Пол Хадсон.
Я ничего не ответил, и мне показалось, что он собирается начать лекцию по второму кругу. Тогда я поднял руку, призывая его к молчанию, а заодно и пытаясь остановить мир, который с бешеной скоростью крутился вокруг меня.
– Это самый главный шанс в твоей жизни, Пол. Не говоря уже о куче денег.
И он назвал сумму: триста пятьдесят тысяч долларов.
Повторяю помедленнее: триста пятьдесят тысяч зеленых американских, черт подери, баксов.
Я прижался лбом к стойке бара, потом поднял голову и посмотрел на стол, за которым сидели Майклы.
– Они мои друзья.
Винкл пообещал, что скоро у меня будет гораздо больше друзей, чем мне требуется, и перешел к основным пунктам контракта. Я внимательно их выслушал, отчетливо чувствуя, как апельсиновый сок, выпитый час назад, разъедает кислотой внутренности. Я понадеялся, что, может, он разъест и рак.
С отчаянием, в котором не хотелось признаваться даже самому себе, я спросил Винкла, не можем ли мы придумать какой-нибудь выход. Может, хотя бы начнем записывать с группой, а там посмотрим, как пойдет.
Он ответил, что для него совершенно очевидно, что я должен петь один.
Но ведь и в этом случае мне должен кто-то аккомпанировать?
– Пол, лучшие студийные музыканты в стране стоят у нас в очереди.
– Мне не нужны ваши чертовы студийные музыканты. Мне нужны Майклы.
– Это не обсуждается.
Я сказал, что мне надо немного подумать. Как в тумане я нашел туалет, вошел в кабинку, опустил крышку унитаза, сел на нее, обхватил голову руками и уставился на пятна мочи, покрывающие пол, одновременно размышляя над только что сделанным предложением и над тем, почему эти уроды не могут попасть струей в унитаз, который в диаметре больше, чем моя голова и задница Винкла, вместе взятые.
Мне мешал дышать большой комок в горле, хотелось курить, поджелудочная болела как ненормальная, и в течение целых двух жалких минут я думал, что соглашусь.
Я не знаю, провел я там пять секунд или пять часов, и совсем не помню, как вернулся в бар, но помню, как подошел к Винклу и пробормотал:
– Я не могу этого сделать.
И даже не обернулся, когда он прокричал мне вслед мое имя, потому что очень боялся, что он сможет уговорить меня.
На столе уже стояли куриные палочки и две розетки с соусами: одна – с кетчупом, другая – с какой-то жирной салатной заправкой. В нормальном состоянии я ни за какие деньги не стану есть куриные палочки с салатной заправкой, а тут взял кусок и опустил в нее.
Бёрк спросил, что случилось, и я ответил:
– Потом скажу. Пошли отсюда.
Анджело, который заказал стейк из вырезки и выбрал в меню самое дорогое вино, предложил:
– Может, поедим сначала?
Я вытащил их на улицу. По дороге домой к их глубокому разочарованию я рассказал, что мы с Винклом не сошлись во мнениях относительно направления группы. Они задавали миллион вопросов, а я повторял только одно:
– Я не хочу об этом говорить.
Интересно, что врать было так же трудно, как сказать правду.
Продолжение следует. Опаздываю на работу.
Все.
Редакция «Соники»занимала весь пятнадцатый этаж высокого, ничем не примечательного здания, расположенного сразу за Коламбус-сёркл. Главный редактор Терри Норт разговаривал по телефону, когда я зашла в его заваленный бумагами кабинет. Не отрываясь от беседы, он предложил мне присесть жестом, которым обычно прихлопывают мух.
Первое, что он сообщил мне, закончив разговор, было то, что я очень похожа на его маленькую сестренку Магги, которую сбил пьяный водитель, когда ей было двадцать лет.
Я не нашлась, что на это ответить.
– Мистер Норт, я хотела поблагодарить…
– Называй меня Терри. И благодарить меня не за что. Я взял тебя на работу не потому, что тебя рекомендовал Дуг, а потому, что ты написала превосходную статью. Я знаком с ним с семидесятых, и мне ни разу не удалось так разговорить его.
Терри был немного старше пятидесяти, высокий с темным коротким ежиком на голове и дружелюбными, хотя и резковатыми манерами.
За моей спиной раздался женский голос, произнесший с нескрываемым сарказмом:
– Значит, это и есть маленький дружок Дуга Блэкмана.
Терри представил меня Люси Энфилд.
– Если хочешь получать хорошие задания, тебе придется быть с ней очень любезной, даже если она не всегда будет любезна с тобой.
Люси Энфилд была артдиректором журнала. Она славилась крутым характером и высокомерием, одевалась с аристократическим шиком и не сомневалась, что понимает в музыке больше, чем все недовинченные профессионалы, работающие под ее началом.
У нее были длинные ноги, узкие щели глаз и агрессивная улыбка. С самого начала она расставила точки над «i», объяснив мне, что именно она является главной силой на музыкальной сцене Нью-Йорка:
– Если я не знаю про кого-то, значит, их не стоит и слушать.
– Вы когда-нибудь слышали про «Бананафиш»? Я надеялась, что на новой работе смогу быть полезной для Майкла.
– Нет, – ответила Люси, – но название идиотское. На кого они похожи?
Я решила, что «кого» вместо «что» очень показательно. К тому же «Бананафиш» совсем не идиотское название. А если и идиотское, тогда то же самое можно сказать про все великие группы.
Примечание: Я понятия не имела, на что похожа «Бананафиш». Я их еще не разу не слышала…
– На «Радиохэд», – ответила я на всякий случай. Я подозревала, что между группами нет ничего общего, но на музыкального критика это должно было произвести впечатление.
Люси заинтересовалась.
– А где они играют?
– В основном в «Кольцах Сатурна».
Интерес тут же увял.
– Элиза, «Кольца Сатурна» – это место, куда группы уходят умирать.
Терри сказал, чтобы я зашла к нему в конце дня, и мы с Люси направились на экскурсию по помещениям редакции, которые оказались далеко не такими шикарными, как я ожидала, и вполне могли принадлежать какой-нибудь фирме, торгующей продуктами питания.