Как убить рок-звезду

Де Бартоло Тиффани

Я таращилась на него и изо всех сил старалась хоть что-то вымолвить.

Здесь надо заметить, что я зарабатываю себе на жизнь как раз разговорами с людьми. Я журналист. Очевидно, боги и герои действуют на меня вот таким отупляющим образом.

– Ну, давай! – поторопил Дуг.

Я выбрала одну карту из середины колоды, взглянула на него, надеясь получить какое-то объяснение, и, не дождавшись, посмотрела на карту – это была тройка треф.

– Лифт вообще не двигается, – пожаловался Дуглас. – Платишь четыре сотни за ночь и по десять

минут торчишь в холле. Теперь напиши свое имя на карте. Можешь не закрывать ее от меня. Ручка есть? Напиши имя и вложи карту обратно в колоду.

Мне это снится. Это было единственное объяснение происходящего сюрреализма, которое приходило мне в голову. Дуг Блэкман показывает мне карточные фокусы…

– У-те-бя-есть-руч-ка? – повторил он, как будто говорил с иностранцем.

В моей сумке оказалась только ручка с ученическими фиолетовыми чернилами. Я прокляла себя за то, что не купила более уместные черные.

Я поставила сумку и печатными буквами написала на карте свое имя. Дуг заглядывал мне через плечо и наверняка заметил, как дрожит моя рука.

– Элиза Силум, – прочитал он. – Ты из этого города, Элиза?

Я кивнула.

– Верни карту обратно в колоду.

Я положила.

«Ты знаешь, кто я. – Это не прозвучало как вопрос. Он профессионально тасовал карты. – Ты была на концерте?

Я опять кивнула. Я вела себя как полная идиотка и понимала, что, если я немедленно что-нибудь с этим не сделаю, все кончится быстро и плохо.

– Теперь сними верхнюю карту.

Верхняя карта оказалась десяткой червей, и я пришла в отчаяние.

Я испугалась, что у Дуга, что-то не получилось и теперь мне придется сообщить ему об этом. Он тут же успокоил меня:

– Это не та, я знаю. Просто держи ее в руке рубашкой, кверху.

Я держала карту, а Дут делал рукой движения, будто посыпая ее каким-то невидимым порошком.

– Мои внуки балдеют от этого, – сообщил он.

У него была шершавая, немолодая и молочно-белая рука. Я подумала, что она, наверное, холодная на ощупь.

– Все. Теперь смотри.

Я перевернула карту. Это была трефовая тройка с моим именем, написанным неприличными фиолетовыми чернилами. Я засмеялась и на секунду забыла, кто стоит рядом со мной.

– Черт! Как вы это сделали?

Дуг пожал плечами.

– Музыка, магия – это одно и то же. Немного от фокуса и много от веры.

Я зачарованно смотрела на него.

В это время открылась дверь лифта, и Дуг спросил:

– Хочешь потрахаться? Ведь ты дляэтого здесь меня ждала?

Он произнес это так, будто предлагал взять еще одну карту или угощал жевательной резинкой. И наверное, я должна была почувствовать некоторое разочарование. Честно говоря, я и почувствовала некоторое разочарование. Я знала, что Дуг женат, а герои и боги, кроме римских и греческих, конечно, не должны быть прелюбодеями. Естественно, я не была настолько наивна. Я читала «Молот Бога» и «Никто не выйдет отсюда живым». И я слышала истории, о гастрольной жизни. И еще я знала, что, хотя принято притворяться, будто все дело в сексе, на самом деле – все от одиночества.

– Так как? – спросил Дуг, заходя в лифт.

Я отрицательно покачала головой. Я шла сюда не за сексом. Я шла за тем, чтобы меня научили, как жить. К тому же Дуг был как отец для меня, и ни при каких обстоятельствах я не смогла бы заниматься с ним сексом.

Я на секунду подумала, не признаться ли ему, что я журналист, но вспомнила: он никогда не разговаривает с репортерами. А потом неожиданно для себя самой выговорила:

– У меня сохнет душа. – Отчаянная попытка объяснить, зачем я пришла к нему.

Его брови взлетели вверх, и он поперхнулся.

– У тебя сохнет душа?

Тут что-то нашло на меня, и я разревелась.

Дуг прижимал пальцем кнопку лифта, не давая дверям закрыться, а я, всхлипывая и захлебываясь слезами, но ни на секунду не прерываясь, выложила ему все: что должна немедленно уехать из Кливленда или умру здесь, и другого выхода у меня нет. Что мои родители погибли, когда мне было четырнадцать лет; а в шестнадцать я неумело попыталась перерезать себе вены; что мой брат с женой переехали в Нью-Йорк несколько лет назад, а Адам, с которым я жила шесть лет, сбежал в Портленд со своей ударной установкой и с Келли – официанткой из «Старбако»; и что работа в отделе досуга местной газеты совсем не то, о чем мечтает начинающий музыкальный обозреватель; что на счете у меня всего четыре сотни долларов; и что в довершение всего мы, черт возьми, имеем президента, которого на самом деле не выбрали. И я была абсолютно одинока. Более одинока, чем нормальный человек может вынести.

И конечно, я могла продолжать работать в этой никакой газете и жить в своей никакой квартире. Со временем найти себе никакого мужа и родить несколько детей; привыкнуть к провинциальной тоске и втянуться в нее, как и все окружающие меня, и, в конце концов, оказаться на шести футах под землей, даже не заметив этого.

Только я хотела большего.

И у меня была надежда.

«Ведь больше чем жизни несносной, боялся явсе-таки смерти» – я предполагала, что, узнав строчку из своей знаменитой и пронзительной песни, Дуг скорее проникнется моими проблемами.

В лифте заливался тревожный звонок, но он как будто не слышал его. Он долго и оценивающе рассматривал меня, а потом сказал:

– Как, черт возьми, могу я сказать «нет» таким глазам?

Я посмотрела в пол и попыталась улыбнуться.

– Ну ладно, – вздохнул Дут, – заходи, Элиза Силум.

Я глубоко вздохнула, шагнула в лифт и немедленно уставилась на бегущие над дверью номера этажей. Мы поднимались на одиннадцатый.

Помню, как я успела подумать, что за последние десять лет Дуг Влэкман уже второй раз спасает мою жизнь.