Как убивали «Спартак»
Шрифт:
Но я все равно убежден: не только и не столько из-за судейских ошибок «Москва» свела вничью безнадежный, казалось, матч. Еще до того, как Баскаков оплошал с пенальти и Кириченко сделал счет 1:3, по штрафной «Спартака» игроки «Москвы» гуляли, как по собственному двору. А после этого пенальти красно — белые и вовсе рассыпались на куски.
Объяснение тому было связано не только с психологией, но и с физиологией. В приватном порядке игроки позже рассказали, что на тренировках накануне матча Старков буквально загонял их прыжковыми упражнениями. Не в последнюю очередь потому футболисты во втором тайме и встали…
А Старков пришел
Как всегда, он не назвал вещи своими именами и благоразумно оставил себе путь к отступлению. Но когда после беспросветного поражения в Казани (0:2 и никаких шансов) «Спартак» упустил преимущество в три гола против «Москвы», а общественное мнение по—прежнему было яростно настроено против Старкова, все это волей — неволей подталкивало спартаковских боссов к тому, чтобы не мешать тренеру уйти.
Невероятная перемена, которая произошла с его командой после перерыва встречи с «горожанами», на самом деле вполне вписывалась в общий контекст работы Старкова в «Спартаке». У этого тренера, получившего в народе прозвище Какбычегоневышло, никогда не просматривалось чемпионской установки на бескомпромиссность, смелость, стремление атаковать и радовать зрителя все 90 минут. Не просматривалось того, что в Америке называют «инстинктом убийцы». Поведя со счетом 3:0, «Спартак» бросил играть потому, что в перерыве у тренера не нашлось слов — а скорее харизмы, — чтобы этого не допустить. И ссылки на судейство хотя и были верны по факту, но по сути — нелепы. Что подтвердили и слова, произнесенные по горячим следам Титовым: «Упустили победу в первую очередь из-за собственных ошибок. Я это подчеркиваю — из-за собственных, а потом уж судейских. В 1990-е годы, ведя к перерыву со счетом 3:0, думаю, мы без проблем забили бы пять или семь мячей, раскатав соперника во втором тайме».
Свое неозвученное после матча с «Москвой» решение тренер объяснил «давлением, которое не дает эффективно работать ни мне, ни команде». На мой вопрос — уточнение, чье именно давление — болельщиков или кого — то еще, Старков отвечать отказался: «Смотрите по тексту ранее». Нет, этот, безусловно, воспитанный и дипломатичный человек не мог произнести хоть что — то решительно и прямо.
Утром в день матча с «Москвой» я разговаривал со старым знакомым, болельщиком «Спартака» с 1937 года. «Вот смотрю на „Зенит“ и на ЦСКА, — вздыхал мой собеседник, — и вижу, во что играют эти команды, вижу, какой у них стиль, как они хотят добиться успеха. А у родного „Спартака“ этого стиля нет. При хороших игроках нет своего футбола».
Да, мы так и не увидели этого футбола и не услышали от Старкова четких формулировок, какие у него взгляды на футбол и каким должен быть его «Спартак». Он почти никогда ни с кем не ругался, говорил всегда ровным и тихим голосом, не шел на откровенность даже не для печати. кто—то, возможно, назовет такое поведение корректным и выдержанным, но если проецировать его на футбол, то получится оно обезличенным. Отсюда и обезличенность «Спартака», который мог и должен был играть несравнимо ярче, тверже и властнее.
Погожим весенним днем 26 апреля Старков поднимался по ступенькам, ведущим к центральному
— Можете сказать, что вы решили?
За какое-то мгновение после этого вполне невинного вопроса Старков, интеллигентный Старков, на глазах изменился в лице. Он тихо, но крайне зло произнес: «Оставьте меня в покое!»
И в 15 часов 47 минут зашел за ограждение, чтобы выйти оттуда уже не главным тренером «Спартака».
Этого выхода ожидали многие. Если в ту минуту, когда Старков подходил к ЛУКОЙЛу, репортеров дежурило не более чем пятеро, то спустя час их было уже более 20. Все в нетерпении переминались на ступеньках до тех пор, пока в 16. 52 к нам не подошел безупречно вежливый охранник и сказал дословно следующее: «Со всем уважением… но Старков уже уехал».
Привычные к разного рода уловкам и хитростям, мы не поверили и прождали еще около часа. Дольше заседание совета директоров, посвященное одному — единственному вопросу, продолжаться не могло: слишком занятой для этого человек владелец клуба Леонид Федун.
Но Старков так и не вышел. Он действительно уехал. Если называть вещи своими именами — ушел из «Спартака» через черный ход.
Через черный ход узнали об отставке Старкова и игроки «Спартака». Тренировка началась уже после того, как заседание совета директоров закончилось. Ее проводил помощник Старкова еще по Риге Игорь Клесов, которому тоже предстояло прощание с клубом. Ни он, ни кто — либо другой так официально и не объявил футболистам о том, что у них будет новый тренер (это сделает генеральный директор Шавло лишь на следующий день). Игроки узнавали обо всем уже келейным порядком: где — то услышал один, передал другому, тот — третьему… Странно и скомканно для большого клуба была обставлена смена главного тренера. Смена, о которой еще тремя днями ранее из слов самого Старкова на пресс — конференции, по сути, узнали все.
Если бы неизвестными журналистам тропами тренер не только вышел, но и пришел в здание ЛУКОЙЛа — одно дело. Но при входе — то журналисты Старкова видели! И Старков видел журналистов. Возможно, ему подсказали, что их стало намного больше. Возможно, ничего не сказали, а ему хватило и тех, что были. Это, в сущности, не важно.
Важно, что, прощаясь со «Спартаком», тренер не захотел ничего сказать болельщикам команды, в которой проработал 594 дня. С человеческой точки зрения его можно было понять. С профессиональной — вряд ли.
Пройдет неделя — и в каждой крупной газете все — таки появятся интервью Старкова, но из них толком ничего нельзя будет уяснить. Кроме явно читавшейся обиды на Шавло (не названного по фамилии) и разочарования в Кавенаги. Остальное, выражаясь на журналистском жаргоне, — вода.
Малодушный уход тайной тропой стал, полагаю, логическим завершением всей спартаковской деятельности Старкова. Тренера, который боялся ответственности. Тренера, чьи амбиции и весь предыдущий опыт не соответствовали амбициям и уровню клуба, который ему достался, и игроков, которые были в его распоряжении. И, по — моему, это не вина Старкова, а его беда.