Как устроен этот мир. Наброски на макросоциологические темы
Шрифт:
Воронцов же первым делом разрешил проводить в Тифлисе традиционный карнавал (запрещенный было русскими священниками по подозрению в язычестве), начал ремонтировать мостовые, открывать школы, устраивать балы, привез театр и, главное, щедро раздавал местной знати чины и должности. К началу Крымской войны в 1853 г. (когда Воронцов подал в отставку, поскольку военным министром недружественной Великобритании служил его родной племянник), самый тепло вспоминаемый в Грузии русский начальник мог твердо заверить Николая I в преданности грузин. В самом деле, единственный фронт Крымской войны, где России удалось одержать победу – Западная Грузия, оборонявшаяся грузинским ополчением и даже партизанами в тылу турецкого десанта. Нынешние школьные учебники истории Грузии по стилю недалеко ушли от кондовых советских образцов. В них лишь переставлены знаки – присоединение к России вместо навязчивого «прогрессивного
Крайне важно осознать, что Воронцов не купил грузинскую знать – в отличие от персов и турок, он сумел подвергнуть этот слой тому процессу, что германский социолог Норберт Элиас назвал «оцивилизованием». Воронцовские балы, школы, сама застройка города коренным образом изменили структуры повседневности и социального сознания. Для кавказской аристократии становится попросту зазорно наряжаться в стародавнее платье персидского образца, не пускать дочек на балы или заниматься феодальными набегами и поставлять рабов туркам. Теперь надлежало продвигаться на дворянской службе или заниматься в имениях оцивилизованием на французский манер дедовской виноградной лозы, изобретая по ходу сортовые рыночные брэнды «Саперави» или «Александрули».
У воронцовского переустройства бытового сознания была и обратная сторона. За девять лет его правления на Кавказе долги дворянства Тифлисской губернии выросли со 100 тысяч до 1,8 миллиона рублей. Содержать городские особняки, ходить в театр и заказывать французские платья оказалось совсем не то, что пировать у себя в деревне. Деньги в основном уходили к армянским купцам, которые тем временем стали выбираться за товарами не только на Нижегородскую, но уже и на Лейпцигскую ярмарку. Сама Грузия при этом производила крайне мало товаров (кахетинские вина начали выходить на рынки как раз к 1914 г.) Расходы на дворянское престижное потребление покрывались за счет жалования на русской службе и стремительно растущих долгов. Так что коллизия в основе сюжета товстоноговской постановки «Ханумы», когда разорившийся князь вынужден искать себе армянскую невесту с приданным, типична для второй половины XIX в.
Американский социолог Джек Голдстоун, виртуозно анализирующий процессы, приводившие к революциям в Европе в эпоху Раннего нового времени, показал, насколько был важен фактор демографического переизбытка мелкого дворянства. Когда абсолютные монархии положили конец усобицам, религиозным войнам и дуэлям, рост численности дворянства начал обгонять рост прочего населения, поскольку эта группа питалась лучше остальных. Через поколение или два дворянским детям становится все труднее находить источники существования по своим элитным притязаниям, особенно когда рядом растет конкурирующая элитная группа буржуазии. В ответ на свое «оскудение», дворяне, не попавшие или не желающие идти в офицерство, духовенство и чиновничество, начинают превращаться в престижных современных специалистов (адвокатов, врачей, инженеров) и в творческую интеллигенцию. Отсюда столько поэтов, романистов и особенно публицистов самого разнообразного толка, от крайне реакционных «стародумов» до самых левых прогрессистов. Этот процесс хорошо отслеживается на материалах Франции, где накануне революции 1789 г. почти полтора процента населения входило в дворянское сословие.
В Российской империи накануне 1917 г. было около 3 процентов дворянства (включая, напомню, многих, получавших звание вместе с продвижением по службе). В Тифлисе перепись 1891 г. дает 17,3 % дворянства! Конечно, это включает русских офицеров, но все равно по губернии, где уже точно было грузинское большинство, получаем 7 % дворянства. Подобные уровни притязания на благородное звание и соответствующие «чистые» занятия наблюдались только в царстве Польском с его знаменитой шляхтой. Теперь добавим к этому оскудение крестьянства, которое после отмены крепостного права столкнулось с рыночными силами, продолжая платить выкупные платежи дворянам. Крестьяне тоже переживали колоссальный демографический рост – за пореформенный период их численность более чем утроилась. А ведь на Кавказе так мало земли…
Лидер грузинских меньшевиков Ной Жордания часто вспоминал потрясение от своего первого приезда на учебу в Варшаву. Хотя Польша виделась грузинским студентам страной совершенно западной, ее проблемы оказались им до боли знакомы: порывистая молодая шляхта, живущая в студенческой нищете надеждами на большое будущее для своей страны и себя во главе этой страны, скупые и хитрые еврейские коммерсанты, так напоминающие тифлисских купцов-армян, темная крестьянская масса и над всем этим – царские держиморды. Ответ – борьба за свободу! Только от кого?
Социал-демократия в условиях Грузии решала сразу четыре проблемы: давала оружие против русского чиновничества и самодержавия, армянской буржуазии, воссоединяла грузинскую дворянскую интеллигенцию с крестьянством, и, наконец, придавала национальному освобождению четкую прогрессивную ориентацию на Европу, точнее, Германию. Сочетание потрясающе сильное, тем более что грузинское крестьянство никогда не было общинным и потому оказалось более восприимчиво к европейскому индивидуализму, нежели фантазиям русских народников и эсеров. (Кстати, поэтому же в конце советского периода в Грузии так легко исчезают колхозы.) Наконец, меньшевистская платформа в РСДРП давала грузинской интеллигенции большую свободу и несколько меньший риск каторги, чем большевистская «партия профессиональных революционеров».
Успех меньшевиков в Грузии был настолько полным, что уже к 1905 г., они фактически стали массовой национальной партией. Немногим грузинским большевикам, вроде Сталина, оставалось перебираться в Баку, где удалось создать базу среди некоренных русских и армянских рабочих. Отсюда такой интернационализм будущей Бакинской коммуны, впрочем, сильно зависевшей от боевых отрядов армянских дашнаков-маузеристов.
Сегодня вовсе не принято вспоминать о революционной ситуации на Кавказе, а зря. Именно оттуда, а не из далекого прошлого, растут этнические конфликты. Кое-что полезное можно вычитать даже в официально опубликованных «Материалах к 50-летию первой русской революции», изданных в 1955 г. в столице Южной Осетии Сталинири (чего только не найдется в библиотеке Корнеллского университета!) Как-то осенью 1905 г. некий грузинский князь, прожигавший жизнь в духанах провинциального городка Гори, едет в горное село собирать платежи со своих осетинских крестьян. Крестьяне, прослышавшие о революции, платить отказываются. Князь в сердцах ударил нагайкой пожилую женщину, за что ему накинули на голову бурку и устроили «темную». Взъяренный князь скачет в жандармское управление, где русский офицер ему объясняет, что в стране революция, а у него всего несколько казаков. Тогда князь набирает в духане группу собутыльников-добровольцев и сам едет разбираться со своими крестьянами. На сей раз дело заканчивается стрельбой и убитыми, кто-то из осетин уходит в горы и становится разбойником-абреком. В 1907 г. его все-таки ловят и отправляют в Сибирь, откуда он возвращается в 1917 г. убежденным большевиком – и врагом грузин. История типичнейшая. Аналогичны каналы рекрутирования первых большевиков и в Абхазии, и в Аджарии. Детали тех поземельных конфликтов сегодня забыты или стали непонятны. Где те князья, кто помнит крестьянскую долю дедов? Однако жива самая базовая память о пролитой крови, о том, что «они убивали наших».
Гражданская война 1918–1921 гг. велась на Кавказе не между белыми и красными (грузинские меньшевики, кстати, тоже ведь считались красными), а на несколько десятков фронтов, возникших по классовым, национальным и религиозным признакам. К примеру, на Батуми, тогда важнейший нефтепорт, претендовали одновременно Грузия (потому что аджарцы тоже грузины, только мусульмане), Азербайджан (потому что аджарцы, хотя и говорят по-грузински, тоже мусульмане), Армения (нужен же Армении выход к морю), Турция (обладавшая Батумом до Русско-турецкой войны 1878 г.), Добровольческая армия Деникина (боровшаяся за «единую и неделимую Россию»), а также немцы и затем англичане, предлагавшие устроить нейтральную территорию типа «порто франко».
Западные державы, собравшиеся в 1919 г. в Париже на мирную конференцию о послевоенном устройстве мира, явно без особого умысла подлили масла в огонь. Перед лицом таких «географических новостей», как независимые Грузия, Армения, Азербайджан и Горская республика, западные дипломаты решили действовать осторожно (очевидно, надеясь, что Деникин тем временем победит) и дали кавказским делегациям ровно год на выполнение трех весьма либеральных условий их дипломатического признания: доказать исторические права, обязаться решать пограничные споры путем плебисцита и продемонстрировать контроль над своей территорией, или как это тогда называлось, «эффективную оккупацию». Конечно, историки со всех сторон принялись доказывать исторические права. Говорят, что в 1919 г. один впоследствии видный советский ученый заверял Жордания: «Господин президент, исторические доказательства будут найдены в архивах, даже если их там нет».