Как в индийском кино
Шрифт:
– Попробую, – пообещал он. – Я кое с кем из ребят отношения поддерживаю, так что позвоню и попрошу узнать.
Оставив ему свою визитку, я отправилась в обратный путь. По дороге я размышляла, где искать этого Романа. И получилось у меня, что уж телефон-то его я легко могу вычислить – Вадим не мог не сообщить ему о смерти матери, так что нужно было всего лишь взять распечатку звонков Смирнова за этот период и посмотреть. Ну а дальше дело техники.
Между тем довольно сильно подморозило, и машину периодически вело в сторону. Хорошо хоть, что дорога была почти пустая – ну какому идиоту взбредет в голову отправляться в путь без крайней нужды? В результате я добралась до офиса далеко за полночь, вымотанная и вся на взводе. В комнате, где я обычно отчитывалась перед Куратором,
– Михаил Иванович, у вас есть распечатка телефонных звонков самого Смирнова и телефонных вызовов ему за последний год? – спросила я.
– Конечно, – подтвердил он.
– Вы не могли бы мне ее дать прямо сейчас? – попросила я.
– Сейчас принесу, – с готовностью откликнулся Красавчик.
Он ушел и вернулся очень быстро, неся в руках тощую папку – я-то уже к пухлым как-то привыкла.
– Здесь все, что вас интересует, – он протянул мне ее.
В сопровождении Красавчика я пошла «к себе» и первое, что сделала, войдя, позвонила Твердохлебову.
– Порадуйте меня чем-нибудь, Руслан Петрович, – попросила я.
– Нечем, Татьяна, – безрадостно сообщил он. – Мне тут сегодня из Первопрестольной так по маковке настучали, что из-за шишки шапка не надевается. А у тебя как?
– Тоже похвалиться нечем, – пожаловалась я.
Конечно, я могла сказать, что некий проблеск надежды у меня появился – этот самый Роман, но зачем? Найти его Твердохлебов не сможет, но будет чувствовать себя ущемленным, что сам ничего не выяснил, а мне это надо?
Пока я говорила, девушки накрыли на стол, но есть мне совершенно не хотелось. Чтобы не обижать их – они ведь старались, я решила, что просто вяло поковыряюсь в тарелках, но бульон с пирожками и котлеты оказались такими восхитительными, что оторваться я уже не смогла. В результате я налопалась, как удав, и заказала себе, как обычно, побольше кофе. Устроившись в халате на диване, чтобы поблаженствовать с хорошим кофе, я начала изучать очень коротенький список, в котором рядом с номерами телефонов указывались имена их владельцев. Дату смерти Валентины Дмитриевны я знала, так что нужно было смотреть после нее. Я и посмотрела аж два раза, но никакого Романа там не было. Там не было даже Аглаи с Надеждой. В этом разделе списка значились только Николай Николаевич, Анна Ильинична, Шмаков, Васильев, и все! Я стала смотреть с самого начала – опять пусто! Никакого Романа. Вот и получалось, что о смерти матери Смирнов ему не сообщал, то есть номера его телефона он не знал! Я стала смотреть список тех, кто сам звонил Вадиму Сергеевичу, но человека с именем Роман там тоже не оказалось. А это значит, что вся надежда у меня теперь была на Надежду, простите за каламбур. Даже если Вадима у нее нет, то я по крайней мере смогу хоть что-то о Романе выяснить, потому что она жила в доме Валентины Дмитриевны, и отношения у них были прекрасные. Смирнова же, как любой пожилой человек, любила рассказывать свежему слушателю историю своей жизни, в которой Роман сыграл очень важную роль, оставив ее вдовой, как бы она к этому ни относилась. Вполне может быть, что Романа действительно уже давно в живых нет, и я только зря напрягла Николая Николаевича. Стоп! Но ведь Валентина Дмитриевна сама могла попросить Надежду позвонить Роману в случае ее смерти, если он жив, конечно! Да-а-а! Надо к ней ехать, никуда я от этого не денусь, хотя путь мне предстоит ох и неблизкий! И я, попросив девушек разбудить меня в шесть часов, пошла спать.
Проклиная все на свете и зевая во весь рот, я плелась в село Поддубное, где была прописана Надежда до того, как перебралась в Тарасов. Дорога была мало того что неблизкая, так еще и отвратительная – зеркало, а не дорога. Резина у меня хорошая, шипованная, но машина все равно вела себя, как пьяная корова на льду. Дорожные же указатели надо мной просто издевались – не знаю, с какого года ими никто
«Эх, перевелись Гоголи в нашем отечестве! – в бешенстве думала я, подскакивая на очередной рытвине или кочке. – Подумаешь, лужа посреди Миргорода! Да о наших дорогах эпопеи можно слагать!» Как я живой добралась до нужного мне места, не знаю до сих пор, а уж при мысли о том, что еще придется возвращаться обратно, мне просто дурно делалось, хотя я на нервы никогда не жаловалась.
Въехав в село и осмотревшись, я только вздохнула – разруха! На улицах – ни души, и где мне искать улицу Пионерскую – оставалось только гадать. Проехав дальше к центру села, я увидела магазин и обрадовалась – быть не может, чтобы продавщица не была в курсе всех местных новостей. Подъехав к крыльцу, я выбралась из машины и вошла внутрь. Женщина за прилавком, где бытовая химия мирно соседствовала с крупами – санэпидстанции на них нет, – являла собой давно забытый в городах образчик советской торговли, то есть была ярко накрашена и вся в золоте. Поздоровавшись, я спросила, где мне найти Пионерскую улицу и, в частности, дом Гавриковых.
– Так они же год как съехали, – удивленно вытаращилась на меня она.
Чтобы не высказаться по полной программе в выражениях, которые сочтут непристойными даже в этом богом забытом углу – столько проехать, принять столько мук и все зря! – я прикрыла глаза, глубоко вдохнула и только после этого, откашлявшись, все-таки спросила:
– Как съехали? Куда?
– Так к Зинке на родину! – сказала она таким тоном, словно я должна была точно знать, где эта самая Зинка родилась.
– А это далеко? – с некоторой надеждой спросила я – вдруг это соседняя деревня.
– У черта в зубах, в Калмыкии, – презрительно бросила она.
Мама родная! Свой следующий вопрос я задала, словно тонула и за соломинку хваталась:
– А Надя здесь?
– Так ее после похорон отца тут никто и не видел! – удивилась продавщица и с нескрываемым любопытством спросила: – А зачем она вам?
Пришлось выдумывать на ходу, благо напрягаться для этого сильно не пришлось, и я объяснила:
– Понимаете, она у моих знакомых сиделкой работала, и они ее очень хвалили. А сейчас у меня бабушка заболела, вот и понадобилась надежная, работящая и знающая сиделка. Только знакомые мне сказали, что она домой вернулась, вот я за ней и приехала. Но раз вы говорите, что ее здесь нет, то не подскажете, где она может быть.
– Не знаю, – покачала головой продавщица, а потом спохватилась: – Так вы в администрацию идите! Там секретаршей Тамарка работает, одноклассница Надькина. Может, она чего знает? Они вообще-то созванивались.
«Ну хоть что-то!» – с некоторым облегчением подумала я, а продавщица тем временем объясняла мне, где найти администрацию, причем делала это так многословно и подробно, словно это было не село, а как минимум наш Тарасов. В результате оказалось, что администрация находилась на этой же улице через два дома. Как я и предполагала, это оказался небольшой одноэтажный дом, где значение слова «ремонт» давным-давно забыли: обшарпанные стены, висевшие на одной петле ставни с облупившейся некогда голубой краской, покосившееся крыльцо с шаткими ступенями… Да, видок был тот еще! Внутри оказалось ничуть не лучше, но настроение мне еще больше испортить было невозможно – некуда!
Тамара оказалась крупной, ярко накрашенной девицей, которая куталась в большой пуховый платок, грызла семечки и читала какой-то глянцевый журнал, наверняка месячной, если не больше, давности – ну откуда здесь свежим взяться? Периодически она поглаживала свое обручальное кольцо – не иначе как недавно замуж вышла, а ее выпирающий даже из-под платка животик явно свидетельствовал о том, по какой именно причине она это сделала. Узнав, зачем я пришла, она охотно отложила журнал в сторону – он-то никуда не денется, а вот языком почесать с новым человеком еще когда доведется – и пустилась в воспоминания, которые мне были совершенно неинтересны, но я их терпеливо слушала, понимая, что выхода нет – если я ее прерву, она обидится и вообще разговаривать откажется, вот и ищи потом кого-нибудь!