Как все это начиналось
Шрифт:
— Итак, Роуз, вот сегодняшняя порция. Довольно колкие замечания о Хью Гейтскелле. Вы будете заинтригованы. Так, а почему я не вижу юного Марка, Роуз? Где он?
Пока Генри все это говорил, Роуз неподвижно стояла и смотрела прямо перед собой.
Тут она очнулась, взяла со стола пачку исписанных листов и ответила:
— Понятия не имею. A-а, да вот он.
Они услышали, как входная дверь открылась и закрылась. У Марка теперь был свой ключ.
Молодой человек заглянул в кабинет Генри:
— Доброе утро всем. Ой, как здорово! Я вижу изрядную порцию мемуаров.
— Да уж, — ответил Генри. — Гейтскелл. Я всегда был уверен, что его перехваливают. На самом деле очень обыкновенный тип. Роуз, должно быть, удивится.
Марк улыбнулся ей:
— Как вам невероятно повезло, Роуз. Вы ведь первый читатель.
Роуз не ответила. Она вышла из комнаты, унося с собой репутацию Хью Гейтскелла и пачку писем.
Марка очень мало интересуют мемуары Генри. Возможно, ему вообще лучше от них дистанцироваться, когда выйдут в свет. Если такое вообще случится. Невыгодно считаться учеником старика, чья теория полностью дискредитировала себя. Но пока Генри ему нужен. Во-первых, как источник финансирования, во-вторых, в связи со статьей о плагиате, после которой имя Марка заметят и он приобретет полезные связи в научной среде. Если повезет, будут отклики, и уж тогда Марк приведет новые, весьма изящные доводы. Вообще-то, статья почти готова. Навести окончательный глянец — и можно отсылать в журнал, предлагающий самые выгодные условия. На это потребовалась всего неделя.
— А у вас как продвигается? — благостно поинтересовался Генри.
Марк озабоченно наморщил лоб:
— Довольно трудно. Надо правильно расставить акценты. Поговорить о плагиате в исторической науке вообще. Это будет фон для спора Беллами и Картера. Я бы попросил вас ознакомиться с рукописью, когда она обретет хоть какие-то очертания.
— Конечно-конечно, — просиял Генри, и Марк отправился к себе, продуктивно работать над шотландским Просвещением, которое продвинет его по карьерной лестнице.
Карьера Марка зависит от этого ненадежного болота — от прошлого. Он очень хорошо знал, что ни одному свидетельству нельзя верить до конца. Ну и прекрасно. Для того и существует история — байки разной степени достоверности, роскошная пища для внимательного аналитика-обличителя из следующих веков. На этом делались ослепительные карьеры, и Марк очень рассчитывал выстроить на этом свою. После Шотландии можно будет перескочить через канал, пощипать немного Великую Французскую революцию. К тому времени он уже надеялся пристроиться где-нибудь в Уорвике или Йорке, а может, стать членом Оксбриджского сообщества.
Марк уселся за компьютер, начал просматривать то, что написал вчера, и вдруг почувствовал чье-то присутствие. Это была Роуз. Она что-то искала в книжном шкафу у двери. В Лэнсдейл-Гарденс было полно полок в самых неожиданных местах. С самыми разными книгами, расставленными без всякой системы. Кстати, какая мысль! Закончив с архивом, можно взяться за библиотеку Генри. Еще несколько месяцев финансирования.
— Могу я вам помочь, Роуз?
— Только если вы знаете, где находится генеалогический справочник «Дебретт» за тысяча девятьсот
— Давайте посмотрим. Кажется, мне он не попадался. — Марк тоже подошел к шкафу. — Довольно разношерстная библиотека, должен сказать.
— Разношерстная? — Роуз, казалось, раздумывала над таким словом. — Что ж, судя по всему, этой книги здесь нет.
Она сказала это как-то чуть более отстраненно, холодно, чем обычно.
«Ничего, я найду к ней подход», — подумал Марк.
— Вы так внимательны к нему, Роуз. А ведь он не самый приятный из работодателей.
Она метнула в него быстрый взгляд. Марк решил, что слишком далеко зашел. Но нет — Роуз лишь слегка улыбнулась, пожала плечами и ушла.
— Сегодня чудесный день.
— Конечно, прекрасный. — Он на секунду взял ее за руку, как бы помогая преодолеть бугристую часть тропинки.
Вокруг них простирался Хэмпстед-Хит в разгаре лета, утопающий в зелени, полный птичьего щебета и жизни. Лондон лежал где-то внизу — нечто голубоватое, отдаленное, запутанное.
— Это, наверное, очень по-английски. Мы говорим о погоде.
— Знаете, о погоде говоришь, когда не знаешь, что сказать, — выдавила Роуз.
Или когда сказать надо так много!
Антон улыбнулся. Роуз видела, что он прекрасно понял, что она имела в виду.
— Сегодня прекрасный день, потому что суббота. Я всю неделю знал, что суббота будет прекрасной. В среду шел дождь. Когда дождь, на стройке грязь, грязь, грязь. Я говорю мастеру: «В субботу — солнце». Но он не интересуется.
— Наверное, в субботу ему предстоит что-то неприятное.
— Нет, я думаю, он существует только в будни. Невозможно, что у него есть жена, семья, своя жизнь. В выходные он — пфф! — исчезает. Но скоро, может быть, я смогу сказать ему «прощай».
— Еще одно собеседование?
— Следующая неделя. Те — нет, они меня не взяли. Отдали эту работу кому-то другому, но были любезны. Сказали, что я хорошо справился, что они сообщат другой фирме, чтобы на меня посмотрели. Так что… я надеюсь.
— И я. Да, я тоже очень надеюсь… Если мы пойдем этой дорогой, то выберемся к месту, где можно посидеть, — сказала она. — Помню, я водила сюда Люси и Джеймса. Да, это там, выше. Они всегда лазали вон по тому мертвому дереву, которое лежит на земле. Очень хорошо для детишек. Как странно — столько лет прошло, а оно все еще здесь, это дерево, на том же месте.
— Мертвое дерево не может уйти. Разве что кто-нибудь возьмет его и сожжет.
— Мне кажется, что оно здесь лежит на пользу окружающей среде. Место, где могут прятаться птицы и насекомые. Ну и дети, конечно.
— Это лучший… парк, который я видел. — Он показал рукой на просторы Хэмпстед-Хита, на серо-голубой город на горизонте. — Вы всегда приводите меня в хорошее место. В Лондоне их так много.
— Да, мы избалованы, у нас богатый выбор.
Роуз вдруг мысленно увидела своих детей снова маленькими, играющими на этом дереве. Теперь она здесь с Антоном. Идет по собственным следам.