Какая еще любовь?

Майклз Кейси

— Что такое «вихляние»?

Молли улыбнулась.

— Так, ничего особенного. Садишься на пол, скрещиваешь ноги. Как в позе «лотоса».

— Знаю.

— А потом поднимаешься на коленки и идешь. Называется «вихляние».

— Ты так можешь?

— Да. Хотя не я это придумала.

Доминик коварно улыбнулся.

— Покажи.

— Ни за что. У меня будет очень глупый вид. Она получилась только у троих.

— Ты показывала ее детям?

— Конечно. Это Джейни навела меня на мысль. — Молли посмотрела на часы. — Только пятнадцать минут четвертого. Ты

точно хочешь остаться со мной? Я могла бы включить телевизор, как обычно. Ночь лучше всего коротать в компании второсортных голливудских звезд, которые пытаются навязать тебе самые удобные и недорогие матрасы в мире.

— Нет, одну я тебя не оставлю. Ты очень испугалась.

— Я уже все забыла, — соврала Молли. Пожалуй, на ее памяти это было самое бессовестное вранье.

Большую часть жизни она пыталась убедить себя, что просто не любит темноту. Вчера ей снова пришлось признать: темнота пугает ее, темные закрытые помещения наводят на нее ужас… и снова вспомнить реакцию родителей на историю с мясной мистера Хартцеля.

Они не обратили на ее испуг никакого внимания. Не обратили на нее никакого внимания. Всю свою жизнь они не обращали на нее никакого внимания. Позвони Джерри, пусть найдет ей новую школу и выпишет чек, нам пора на скачки быков в Памплону.

Доминик взял ее за руку.

— Я останусь здесь.

Она покачала головой, улыбнулась и затеребила пуговицы на пижаме.

— Ладно. Чем же мы с вами займемся, достопочтимый мистер Доминик? Кажется, я догадываюсь.

— Нет. Не сегодня, Молли, хотя утром я наверняка буду страшно жалеть, что отказался. Давай лучше попробуем узнать друг друга поближе.

Нет, Доминик, пожалуйста. Я не могу так.

— Да? — Она прижалась к нему. — А я думала, мы успели отлично изучить друг друга.

— Правда? И какое у меня любимое блюдо?

Она отодвинулась и нахмурилась.

— Любимое блюдо? Это и называется «узнать друг друга поближе»?

— Предлагаю начать с этого. Имей в виду, это не телячья печень.

Ей отчаянно хотелось, чтобы этот разговор поскорее закончился.

— Эх, а я поставила на нее все, что у меня было.

— Картофельное пюре. Я за него родину продам. Густое, нежное, с маслом или подливой. Знаешь, как здорово построить из него башню, потом выесть немного в центре и налить туда подливы? Когда мы были детьми, я ел свое пюре только так. Главное было — сохранить стенки башни.

— Ты что, шутишь?

— Ничуть. Очень важно, чтобы башня осталась цела. Вижу, ты в картофельном пюре ничего не понимаешь.

— Точно. И это только один из моих пороков.

— Не перебивай. А потом, когда я доходил до самого главного, стенок, Тони всегда ломал их вилкой.

— Бедненький. Лучше уж быть единственным ребенком. — Молли обхватила колени руками. — Кто из вас старше, ты или Тони?

— Я. На восемнадцать месяцев. Я всегда должен быть Старшим братом. Снисходительным. Не беги так быстро, Энтони за тобой не успевает. Он меня доставал до чертиков, особенно когда я немного подрос. Но теперь мы отлично ладим. А у тебя какая любимая еда?

Молли

пожала плечами.

— Я все люблю.

— А если бы ты на целых шесть месяцев попала на необитаемый остров и могла бы взять с собой из еды что-то одно?

— Пиццу, — мгновенно ответила Молли. — В ней так много всего.

— Тебе нравится, когда в ней много начинок?

— Ни в коем случае. Я — сторонник благородной простоты. Если только немного пепперони. А так, достаточно сыра и томатной парты. И чтобы лепешка хрустела. Ты записываешь?

— Я запомню. О чем теперь? О фильмах? О книгах?

— Как будто у нас первое свидание.

Он погладил ее по волосам.

— Так и есть. Я хочу узнать тебя, Молли Эпплгейт. Какая ты.

До чего упрямый. Молли даже подумала, не рискнуть ли ей узнать его самого. Если бы это не было так опасно.

— Ты не забыл, я ведь уеду, как только вернется твой брат с женой.

— Ходили такие слухи, помню.

— Так и будет. Я уеду. У неподражаемой хохотушки Молли Эпплгейт есть одно свойство: стоит мне пробыть где-то слишком долго, и я начинаю действовать людям на нервы.

— Это не люди, а толпа трусливых идиотов.

— И потом, мне становится скучно.

— Тебе скучно?

— Нет, — тихо ответила она, глядя в сторону.

— Я тебе надоел?

— Нет, — сказала она чуть громче.

— Ты устала от детей?

— Я их очень полюбила.

— Тебе надоело в Вирджинии?

— Перестань! Сейчас мне не скучно. Я просто предупреждаю о том, что может случиться. Я не такой человек, на которого можно положиться.

— А если я попрошу тебя остаться? Если через две недели вдруг окажется, что тебе не скучно, а я не хочу, чтобы ты уезжала? Тогда ты останешься? Чтобы узнать, на сколько нас с тобой хватит?

Молли сморгнула навернувшиеся на глаза слезы.

— Знаешь, Доминик, иногда мне кажется, что ты меня просто жалеешь. А я не выношу, когда меня жалеют. Я довольна своей жизнью. И всегда была… довольна.

— Своей независимой жизнью.

— Независимой. Да.

— Когда полагаешься только на себя.

— Да.

— Не привязываешься ни к кому слишком сильно, потому что знаешь, что уйдешь. Или ты просто уходишь прежде, чем уйдут от тебя? Поступаешь так же, как твои родители?

— Нет! — Молли как ветром сдуло с кровати. Она присела на туалетный столик. — Я больше не ребенок. Я так не поступаю.

Он встал рядом с ней, положив ей руки на плечи — очень мягко, только чтобы она ощутила, что он рядом.

— А по-моему, Молли, именно так ты и поступаешь.

— Я не желаю ни о чем больше говорить. — Она стряхнула с плеч его руки, поднялась и посмотрела ему прямо в глаза. — Давай займемся чем-нибудь другим.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его, но он не ответил на поцелуй. Она прижалась к нему всем телом. Он даже не пошевельнулся.

— Ладно, забудь. — Молли опустила руки. — У меня есть колода карт. Уходить ты не хочешь, заниматься сексом тоже… может, сыграем в покер? На пяти картах. Чур, двойки и валеты — джокеры.