Калевала
Шрифт:
Три месяца изводился кузнец — осунулся, избороздили лицо его от горя морщины, — а на четвертый решил Ильмаринен сделать себе из золота и серебра новую жену. Добыл он на морском дне золото, отыскал в глубинах серебро, тридцать возов дров пережег на угли и подступил в кузнице к горнилу. Положил Ильмаринен уголь в горнило, снес туда же золото и серебро, запалил огонь и поставил рабов качать могучие мехи. Голые по пояс, принялись рабы раздувать огонь, а Ильмаринен знай ворочает в горне угли. Но не шел из углей жар — нерадивой была работа рабов, — и тогда сам кузнец взялся за мехи: качнул раз, качнул другой,
— Эта игрушка лишь волку на радость! — сказал Ильмаринен. — А я ради новой жены стараюсь!
Бросил он овцу обратно в огонь, добавил в горн золота и серебра и вновь приставил к мехам рабов. Но как ни качали рабы, слаб был жар в горниле, и тогда снова пришлось раздувать мехи самому Ильмаринену. Качнул богатырь три раза, и выбежал из огня в кузницу жеребчик: грива у него золотая, голова серебряная — все на него с восторгом смотрят, и только один Ильмаринен не рад.
— Медведю эта игрушка на потеху! — сказал кузнец. — Не того я хочу!
Кинул Ильмаринен жеребенка в горнило, добавил еще меру золота и меру серебра и опять велел рабам раздувать усердно мехи. Что есть мочи качали воздух рабы, но не шло у них дело — и опять вынужден был кузнец сам встать у мехов. Качнул он раз, другой, а на третий раз поднялась над дном горнила дева с чудным тонким станом, серебряным лицом и золотыми волосами. Всех, кто был в кузне, обуял страх при виде такого дива, и только Ильмаринен остался доволен.
Схватив инструменты, принялся кузнец трудиться над изваянием — день и ночь ковал он без отдыха: изготовил деве ноги и руки, выковал уши. смастерил искусно уста и как живые сделал глаза. Всем хороша получилась красавица, но не могла она ступить, не могла обнять рукою, не слышала она ласковых слов Ильмаринена, молчали ее уста и не было в глазах блеска страсти.
— Стала бы ты совсем хороша, — сказал изваянию мастер, — если б имела душу и голос.
Отнес он деву из злата и серебра на свою постель, заправленную шелком, и положил на пуховую перину и покойные подушки, а сам отправился топить баню. Приготовил Ильмаринен мыло, связал новый веник, принес воды три кадки и напустил погуще пару. Вдоволь напарился кузнец, омыл с тела золотой нагар и лег на пуховую перину под одеяло и медвежью шкуру — спать со своей золотою женой. Но вскоре почувствовал Ильмаринен, что исходит от изваяния страшный холод, что коченеет уже его бок, которым прижался он к своей новой супруге, — понял тут кузнец, что не годна ему такая жена, и решил отвезти ее Вяйнемёйнену, чтобы стала она старцу подругой и скрасила его дни.
До утра отогревался Ильмаринен на печке, а после отвез деву в Вяйнёлу к дому вещего песнопевца.
— Вот тебе, Вяйнемёйнен, красотка, — сказал Ильмаринен старцу. — Не будет она с тобой болтлива и не будет надувать щеки от обиды.
Оглядел Вяйнемёйнен изваяние и спросил кузнеца:
— Зачем привез ты ко мне этого золотого истукана?
— Привез я тебе в подарок жену, — ответил Ильмаринен, — чтобы скрасила она твои дни.
— Кузнец, милый друг мой, — сказал рунопевец, — брось в огонь эту деву и накуй из нее украшений и кубков или отвези куклу, как диковинку, к немцам — пусть там любит ее богатый и сватается к ней знатный! Что до меня, то негоже мне брать в жены не живую деву, а игрушку из серебра и злата,
И запретил Вяйнемёйнен грядущим поколениям склоняться перед золотом и серебром, не велел подрастающим героям сватать такую деву, ибо блеск у золота холодный, а серебро дышит в душу морозом.
35. Ильмаринен едет свататься в Похьолу
Разломал Ильмаринен изваяние из серебра и золота, бросил его до лучших времен в горнило, а сам запряг коня в расписные сани и отправился в Похьолу сватать у Лоухи вторую дочь.
За три дня добрался кузнец в туманную Сариолу. Встретила его на дворе старуха Лоухи и принялась выспрашивать: как живется ее дочери с мужем в доме у свекрови? Хороша ли она как хозяйка и как невестка? Но, поникнув головой, сказал Ильмаринен в ответ:
— Не спрашивай ты больше о дочери — умерла она лютой смертью от волчьих клыков и медвежьих когтей. Зарыли уже красавицу в землю под серебряные травы, и теперь пришел я за второй твоей дочкой: отпусти ее со мной, пусть займет она место сестры!
— Дурно я поступила прежде, что отдала тебе дочку — не для погибели я ее растила, не в пищу волкам и медведям! — сказала со злобой Лоухи. — Нет, не выдам я тебе вторую, чтобы смывала она с тебя сажу и вычесывала гарь из волос! Скорее брошу я родное дитя в пучину водопада — пусть пожрет ее страшным зевом налим Маны!
Скривил Ильмаринен от обиды рот, тряхнул курчавой головой и без приглашения вошел быстро в дом. Стояли в горнице на столе пышные хлебы, испеченные из муки, что намололо Сампо, полны были солонки солью, а сундуки — деньгами, но не помнила хозяйка Похьолы, чьим искусством была сделана изобильная мельница.
За столом сидела дочка Лоухи; увидев красотку, прямо к ней обратился кузнец:
— Выходи за меня, девица, займи место сестры, чтобы печь мне медовые хлебы и варить доброе пиво!
Но ребенок, что сидел на полу в горнице и играл с денежкой, испугался Ильмаринена и заплакал:
— Уходи от нашей двери — причинил ты уже горе дому! Сестрица, милая, не обольщайся женихом, не смотри на его стройные ноги и яркие уста — на самом деле волчьи у него зубы и медвежьи когти, а нож его жаждет крови и рад срезать невинные головы!
— Не пойду я за тебя, негодного, замуж! — сказала девица кузнецу. — Погубил ты мою сестру, можешь и меня извести. Заслуживаю я лучшего жениха — постатнее и с санями покраше, чтобы ехать в них к большим палатам, а не к кузнице, где чумазый муж будет раздувать угли!
Рассердился Ильмаринен на эти слова, схватил девицу в охапку и выбежал опрометью, словно метель, из дома. На дворе бросил он девицу в расписные сани и погнал коня, одной рукой держа вожжи, а другой обхватив добычу. Возмутилась девица дерзостью кузнеца и, страшась горькой жизни в мужнином доме, воскликнула:
— Если сейчас ты меня не отпустишь, то разобью я ногами сани!
— Окованы железом мои сани, — ответил на это Ильмаринен, — не разбить их тебе ногами.
Заплакала бедная девица, заломила руки и сказала постылому жениху: