На небе месяц, словно шрам,тоскливый вой собак.Кто разбросал по лунным снампоэтов и бродяг?Кто руки тянет через ночьк звезде, которой нетна небосклоне. И невмочь,сливаясь с эхом лет,мне ждать и верить, что заря —знамение небес.И стать листком календаряв ночь сказок и чудес.Не знать с кончиной декабря,что новый век грядёт,что вьюга лист календаряслучайно оборвёт.
«По задворкам нахальная вьюга…»
По задворкам нахальная вьюгапродолжает собакой шнырять.Люди ищут в потёмках друг другадля того чтобы вновь потерять.Не могу быть сложнее и проще,не хочу воду в ступе толочь.А по мартовской Марьиной Рощеза деревьями прячется ночьне мрачна, не страшна – неоглядна.Я по ней не блуждал никогда.Ты – мой свет.Ты – моя Ариадна.Невечерняя в небе звезда.Но в ночи водопадовы струимогут вдребезги камень разбить.Возврати мне мои поцелуи,чтобы смог я тебя разлюбить.
СОН
– А что там, на улице: март или ночь?– Не знаю, не пробовал. Может быть, вьюга?И ветер шарахнулся прочь от испуга,и жизнь, как собака, уносится прочь.– Точь-в-точь полотно богомаза Петрарки…– Да он же поэт. Ты о чем говоришь?..Он в песнях своих воспевает Парижи пишет роман без единой ремарки.– Ремарк. Это тоже поэт или где?– Ремарк – это нашей Чукотки столица,тебе не мешало бы опохмелиться,а то все твердишь об ударном труде.И шастает женщина.Женщина-львица.По темной аллее, по горькой душе.Ей фугу сложил футболист Беранже…И в марше Шопена мне все это снится.
«Нет ничего необычного…»
Нет ничего необычногов том, что печален свет,в том, что пустым привычкамв мире названья нет.В том, что перечеркнулосетью слепых дождейсудорожные скулыверящих в быт людей.Верящих в невозможноесчастье житейских драм.Как же, порою, сложнолюди приходят в храм.Слушаю ночь тревожную,верю прожитым дням.Как же, порою, сложновоцерковляться нам.
«Смейся…»
Смейся!Смейся, ликуя, Эллада,словно в дни олимпийского года.Эта женщина – капелька ядав кубке пенного пряного мёда.За неё умирали фалангив бесконечной безудержной сече.Жизнь, она не красива с изнанки,будто роща олив после смерча.Улыбнётся лукаво Адониси печально посмотрит Психея:словно пену морскую в ладонях,он её удержать не сумеет.Смейся!Смейся, ликуя, Эллада!Не Гомера поймали на слове.Александру на битву не надо,Александра сразили в алькове.
АРМАГЕДДОН
На каменные клинописи лицсветила лик, простреленный навылет,глядит из-под слабеющих ресниц;на сгустки и клубы белёсой пыли,осевшей на деревья и на птиц;на лица зданий и отживших клёнов,и нет уже различий и границмеж храмами Парижа и Поклонной.Настало время:ангел вострубили сделались смятения и смуты,и скоро, скоро грозный Гавриилсочтёт твои последние минуты.Настало время:всё вернулось вспять!Всё умирающее или неживое.И никого на помощь не позвать,и грудь земли под пыльною травою.Восстала рвать.Пред ней – другая рать.Они сошлись, разя, в последней битве.И солнце не спешило догорать,и люди становились на молитву.Всё это было.Было?Но когда?Я помню крики боли и страданья.И догорала Божия Звезда,и ни следа,и ни воспоминанья…Всё это было или будет впредь:земли сырой оплавленные комья…Всё умерло.И только умеретьне смог один, который это помнил.
«А можно ли тебя заставить жить…»
А можно ли тебя заставить жить?А можно ли тебя любить заставитьи верить в неживые миражипогоста с оголёнными крестами?Листает осень старую тетрадьостекленевшим вылинявшим глазом.И тёплых листьев больше не собратьв большой букет.И не поставить в вазу.Не сразу, не спеша, но исподволь,как лёгкий паучок на паутинке,приходит удивительная боль —расплавленная осени картинка.А можно ли меня заставить петь?А можно ли меня летать заставитьи верить в то, что можно умеретьв ряду не умирающей октавы?
«Мне снилась белая страна…»
Мне снилась белая страна:среди черёмух и акациймы не могли не потеряться,когда кругом была весна.Мне снились алые цветыв лучах багрового рассвета.Там было жарко. Было лето.И там меня любила ты.Мне снился синий небосводв золотомедном обрамленье.Там были чудные виденья,там был безудержный полёт.Я так хотел остаться в сне,но снег идет неумолимо,но жизнь проходит мимо… мимо…И ничего не снится мне.
У ВХОДА В ИЕРУСАЛИМ
Бдите и молитеся, яко не весте,
В кий час Господь ваш приидет.
(Мф. 24: 42, Мк.13:33)
Сижу у врат, презревши плоть,от лета и до лета.Не знаю я, когда Господьпройдёт дорогой этой.Я пролил здесь не мало слёз,в стране чужой, безвестной.Не знаю я, когда Христоспройдёт в Свой Храм Небесный.Смогу ли я Его узретьсреди толпы гудящей,иль суждено мне умеретьтаким, как есть, пропащим?О, Боже! Милостивым будьмне грешному.И всё же,о, Боже, укажи мне путькаким пройдёшь…О, Боже!..
«Жил я, с собой соглашаясь и споря…»
Жил я, с собой соглашаясь и споря,вплоть до последнего дня.Церковь, ковчег мой, из мёртвого морявынеси к жизни меня!Сколько вокруг потонуло и тонетв море не пролитых слёз.Церковь, ковчег мой, над волнами стонетангел смертей – альбатрос.Кто-то прощальное слово обронит,как драгоценный опал.Церковь, ковчег мой, куда меня гонитморя житейского шквал?