Калиостро

Морозова Елена Вячеславовна

Бемер и Бассанж не имели дела с расписками королевы, не имели оснований не доверять кардиналу, а потому утром 1 февраля 1785 года принесли ожерелье Рогану. Обман графини де Ла Мотт удался блестяще. Получив драгоценности, Роган помчался в Версаль, где в крохотной каморке передал Жанне шкатулку с бесценным ожерельем. Буквально в ту же минуту, словно по волшебству, в дверь постучали и уверенный голос произнес «Именем королевы!» В комнату вошел молодой человек в форме курьера, и Жанна вручила ему шкатулку. На миг кардиналу показалось, что он где-то видел этого курьера, но тот так быстро скрылся, что у кардинала не осталось времени проверить свои подозрения.

2 февраля, в праздник Сретенья Господня, королева появилась без ожерелья,

и разочарованный Роган обратился с вопросом к Жанне. Та посоветовала ему подождать. Тем временем в доме супругов де Ла Мотт в Бар-сюр-Об Никола и верный Рето де Виллет потрошили ожерелье. Они так спешили, что, выламывая бриллианты из оправы, многие изрядно повредили. Но мошенников это не смущало, тем более что Жанна велела им как можно скорее обратить драгоценности в деньги. Рето отправился к парижским ростовщикам, где его арестовали, отправили в Шатле, допросили, а затем отвели к начальнику полиции Ленуару. Когда Рето признался, что продает драгоценности по просьбе знатной дамы де Ла Мотт-Валуа, его немедленно отпустили. Кое-какие мелкие камни продала сама Ла Мотт. Но стало ясно, что во Франции это дело хлопотное, и, взяв большую часть камней, Никола де Ла Мотт отправился в Англию. Английские ювелиры, к которым он явился, также заподозрили недоброе и сообщили о господине с кучей бриллиантов во французское посольство; оттуда отправили запрос на континент, не случилось ли там крупной кражи драгоценностей. О краже никто не заявлял, и англичане приобрели камни, заплатив значительно меньше их реальной стоимости. Сумма, впрочем, получилась внушительной и Ла Мотта вполне устроила.

Королева по-прежнему не смотрела в сторону кардинала и не носила ожерелье. Успокаивая Рогана, Ла Мотт говорила, что королева не хочет надевать алмазы до окончания беременности, ибо опасается за благополучное ее разрешение. В марте, когда королеве предстояло родить, Роган попросил Калиостро провести сеанс духовидения. В качестве «голубки» Ла Мотт предложила свою четырнадцатилетнюю племянницу Латур, которой предварительно втолковала, что надобно отвечать. А дальше — то ли Латур со слов Ла Мотт предсказала счастливое разрешение от бремени, то ли Калиостро вывел «голубку» на чистую воду (она оказалась не девственницей и к тому же заснула во время сеанса), и сам предсказал счастливое рождение наследника… В общем, кардинал успокоился, продолжил внимать прелестным речам Ла Мотт и в мечтах видел себя на посту премьер-министра.

Но и после рождения наследника королева не появилась на людях в ожерелье, знаков внимания кардиналу не оказывала, и его преосвященство снова забеспокоился. Неумолимо приближалось 1 августа, срок первого платежа в размере трехсот тысяч ливров. Есть мнение, что в конце июля 1785 года Роган показал Калиостро договор; подпись королевы показалась магистру подозрительной. «Держу пари, это фальшивка», — сказал он. Роган ответил мрачно: «Поздно, назад ничего не вернешь!» Только теперь он сообразил, что подпись королевы подделана, а значит, и соглашение силы не имеет. Он поделился своими опасениями с Калиостро, и тот посоветовал все рассказать королю. Но затуманенный мечтами ум не мог оценить масштаб мошенничества: Роган был убежден, что ожерелье у королевы.

1 августа приближалось, у кардинала денег не было, от королевы известий не поступало. Наконец Ла Мотт сообщила, что ее величество хочет выплатить не 300 тысяч, а сразу 700 тысяч, но не сейчас, а через месяц; пока же она передает 30 тысяч ливров для уплаты процентов. Пожертвовав этой суммой, чтобы оттянуть развязку, Ла Мотт пошла ва-банк: явилась к ювелирам и заявила, будто Роган обнаружил, что подпись королевы подделана и, следовательно, Мария-Антуанетта платить не собирается. «Нас обманули! — с благородным негодованием в голосе заявила она. — Но кардинал богат, он заплатит сам». Тут она просчиталась: кардинал денег не нашел, а ювелиры пошли жаловаться королеве. Если бы Роган мог, он бы наверняка заплатил, и афера не стала бы достоянием гласности. Но перестройка замка в Саверне, равно как и многочисленные подачки той же Ла Мотт, окончательно опустошили его кошелек, а попытка сделать заем в 700 тысяч у казначея морского министерства де Сент-Джеймса, банкира и по совместительству любимого ученика Калиостро, занимавшего важный пост в Египетской ложе, провалилась. На суде Сент-Джеймс указал, что Роган хотел занять у него деньги на покупку ожерелья, для изготовления которого банкир сам в свое время ссудил Бемеру 800 тысяч ливров. Слух о том, что Калиостро по просьбе кардинала согласился сделать необходимое количество золота, но не сразу, а за шесть недель, сам магистр не подтвердил.

Развязка наступила 15 августа, в праздник Вознесения, когда кардинал явился в Версаль, где в 11 часов ему предстояло отслужить торжественную мессу. В парадном облачении пурпурного цвета кардинал направился в часовню, но лакей остановил его и объявил, что король срочно желает его видеть.

В кабинете помимо его и ее величеств находились министр Королевского дома и недруг Рогана Бретейль и министр иностранных дел Вержен, тот самый, что не так давно написал рекомендацию Калиостро. Едва кардинал вошел, как Людовик резко спросил его:

— Кузен, вы купили бриллиантовое ожерелье у Бемера?

— Да, сир, — не задумываясь ответил Роган.

— И что вы с ним сделали?

— Передал для вручения ее величеству.

— Кому вы его передали?

— Графине де Ла Мотт-Валуа, доставившей мне письменную просьбу ее величества. Я был рад оказать услугу королеве и взял на себя посредничество в приобретении ожерелья.

Мария-Антуанетта не выдержала:

— Как вы могли такое подумать! Вот уже восемь лет, как мне противно даже смотреть в вашу сторону!

— Кто эта женщина и где ее искать? — спросил король.

— Не знаю, — слукавил Роган, хотя прекрасно знал, что Ла Мотт уехала к себе в Бар-сюр-Об.

— А где ожерелье?

— Полагаю, у нее… Сир, меня обманули; искреннее желание угодить ее величеству затмило мне взор. Но я заплачу…

И кардинал, желая смягчить гнев короля, извлек контракт. Однако вид сей бумаги произвел обратное действие: Людовик так разволновался, что перешел на крик:

— Как вы, принц из дома Роганов, могли принять эти каракули за почерк королевы?!! Неужели вы не знали, что королева подписывается только именем, данном ей при крещении? Как вы могли поддаться на такую грубую фальшивку?

Роган молчал; лицо его сделалось таким бледным, что слилось с кипенным кружевом брыжей.

Устыдившись своей гневной вспышки, застенчивый и робкий от природы Людовик примирительным тоном попросил кардинала пройти в комнату рядом, где есть письменные принадлежности, и написать все, что он знает о пропаже ожерелья.

После его ухода в кабинете разгорелся спор. Королева кричала, требуя примерно наказать кардинала, а король пытался ее успокоить. Ему хотелось кулуарно, без шума уладить это дело; но у Марии-Антуанетты имелся сильный союзник в лице ненавидевшего кардинала Бретейля. Так что, когда кардинал принес в кабинет показания, судьба его, в сущности, была решена.

Рогана арестовали в зале Бычий глаз; не желая поднимать шума, Роган попросил Бретейля взять его под руку. Министр выполнил его просьбу, но как только они ступили в Зеркальную галерею, заполненную придворными, Бретейль, подозвав офицера королевской гвардии, громогласно приказал: «Именем короля! Сударь, арестуйте господина кардинала!» В ожидании тюремной кареты Рогана отвели к нему в апартаменты, где он написал записку и вручил ее одному из лакеев; загнав коня, лакей примчался на улицу Вьей-дю-Тампль, передал записку Жоржелю, и до прибытия Бретейля и судебных приставов секретарь успел уничтожить всю переписку Рогана с королевой: кардинал не хотел компрометировать ее величество. В Бастилию Рогана отвезли в карете коменданта де Лонэ.