Камень ацтеков
Шрифт:
— Я простой моряк, святой отец. Я не разбираюсь в сложных вещах. Но я клянусь вам спасением души, эта женщина при мне никогда не вела речей, которые присущи ведьмам.
— Секретарь, вы пишете все дословно? Сохраните и этот ответ… Сохранили?
— Да, святой отец.
— А теперь объясните, англичанин, на каком основании вы сочли, что обвиняемая не имела еретических взглядов, если она могла высказывать их в ваше отсутствие или записывать на непонятном вам языке?
Баррет опустил голову, чувствуя, как горит его
— Я не знаю.
— Считаете ли вы, что обвиняемая испытывала к вам большее доверие, чем к кому бы то ни было?
— Да.
— Находитесь ли вы с доньей Лусией Сармиенто в кровном родстве?
— Нет.
— Состояли ли вы с нею в браке?
— Нет!
Силуэт инквизитора на фоне пляшущей в луче света пыли слегка качнулся.
— Считаете ли вы блуд грехом, сын мой?
— Да.
Что-то в поведении следователя подсказало Баррету, что на этот раз он ответил правильно.
Возникла малопонятная пауза.
— Имеете ли что-то добавить?
— Больше ничего.
— Нотариус, передайте мне протокол. Можете идти, любезный Гарсиа. Я сам прослежу, чтобы посетителя вывели наружу.
Баррет вытер мокрый лоб и виски. «Они отпускают меня, значит, дело не безнадежно. Но я не решился сказать правду про Мунтралу. И все потому, что доказательств у меня нет». Доминиканец, оставшись в одиночестве, рассматривал Баррета без малейшей приязни.
— Так я могу уйти?
— Да, можете, но сначала я скажу вам кое-что. Не беспокойтесь, секретарь удалился, и никто не пишет протокола.
Баррет уже встал с табурета и не посмел снова опуститься на сиденье. Он ждал. Инквизитор раздраженно махнул рукой.
— Нам отлично известно, кто вы такой и чем вы промышляли на острове Скаллшорз. Нам известно о вас многое — доносы честных жителей Картахены, посвященные вашей особе, заняли бы целый ларец, реши я их сложить отдельно. Мне ведомо, что вы пират. Мне известно, что вы человек без совести и чести, грабитель индейских руин и совратитель чужой жены. Все это так. Но эти ваши грехи не касаются Святейшего Трибунала, это дело гражданских властей Новой Испании. Жаль, но формально вы не обронили ни слова ереси. Я бы с удовольствием сжег вас, как пучок соломы, но будет лучше, если вы когда-нибудь провалитесь в настоящий ад. Уходите. Если новые показания понадобятся, стража отыщет вас. Благодарите Трибунал за справедливость.
Инквизитор встал и пошел прочь, гордо выпрямившись и волоча свой плащ доминиканца.
— Постойте! Погодите! Могу я хотя бы ее увидеть?
Инквизитор задумался.
— Почему бы нет? Такое возможно. Но при одном условии — вы употребите свое влияние на обвиняемую, чтобы убедить ее раскаяться. Не сомневайтесь, это самое лучшее средство спасения ее души, какое только можно придумать.
Баррет, не поклонившись, вышел. В висках шумела кровь.
«Надеюсь, ты, старый сыч, попадешься мне в другом, подходящем месте. Например, в море, когда я верну себе «Синий цветок».
Нестерпимая смесь ненависти
— Ступайте вниз по лестнице. Там вас ждут, — хмуро пробурчал стражник.
Питер спустился в подвал по стертым и выщербленным ступенькам. Навстречу потянуло плесенью. Через несколько шагов путь ему перегородила ржавая решетка, тюремщик по ту сторону оценил Баррета внимательным взглядом.
— Hijo de puta! [23] Ingles.
— Лучше делай-ка свое дело, кастилец.
23
Испанское ругательство
Тюремщик подтолкнул вперед худую фигурку и без спешки удалился.
Перед бывшим капитаном «Синего цветка» неподвижно стояла Сармиенто.
— Лус, это ты?
Из рукавов балахона, в котором Баррет опознал остатки андалузского платья, торчали тонкие руки, и серая кожа обтягивала их. Лицо женщины прижалось к прутьям. Должно быть, потоки слез оставили на нем безобразные следы, искусанные губы потрескались и распухли — Баррет не видел этого.
— Лус, не плачь, погоди…
По впалым щекам испанки текли слезы.
— Лус, не надо отчаиваться, клянусь всем, что у меня есть — жизнью, удачей, своей душой, — мы сделаем все для того, чтобы тебя вытащить. В Картахене так же берут взятки, как в любом другом месте на свете. Потерпи еще немного, мы заплатим надзирателю, чтобы он тебя не обижал. Если требуют раскаяться в колдовстве — какая разница? Сделай это. Все это ненадолго, мы устроим тебе побег, дублоны взломают любые двери.
Лусия не слушала его.
— Питер! Питер! — бормотала она, и в голосе уже не было ничего, кроме сумасшествия.
Баррет напрасно пытался поймать блуждающий взгляд Сармиенто. «Господи, она смотрит на меня и меня не видит и зовет. Все бесполезно. Лус не слышит убеждений, ее рассудок разрушен болью». Он повернулся и пошел наверх, к солнцу.
— Питер! Питер! — неслось вслед.
«Что, если бы Пэм оказалась по ту сторону решетки? — подумал Баррет. — Я бы сломал засов, взял нож у тюремщика и дрался с инквизиторами до конца, и плевать, что в этой драке победить невозможно».
— Питер!
Он уже не слышал крика Сармиенто, когда резная дверь дворца инквизиции захлопнулась за его спиной.
Прошло несколько дней, и ничего не изменилось. Баррет перепрятал бочонок с золотом в надежном месте и тихо, стараясь оставаться незаметным, жил в задней комнате портовой таверны. Хозяин молчал и так же молча брал деньги. Через неделю после беседы с инквизитором Картахены англичанин снова встретил де Ланду.
— Так ты не уплыл в Лиму, как собирался?
— Не нашлось подходящего корабля. Я уже точно знаю, что ты жив и пока что выкрутился. Может быть, опасность миновала и для меня. По этому случаю возьми назад свой прощальный подарок.