Камень ацтеков
Шрифт:
— А! Ты просто морская черепаха.
Баррет догнал беззащитную рептилию и перевернул ее на спину, ножом отсек плоскую голову и губами прижался к обрубку шеи.
То, что оказалось кровью этого существа, напоминало ему воду. Неподалеку возились другие черепахи, он загнал и перевернул еще нескольких, но последняя оказалась слишком тяжелой и отчаянной. Когда Баррет попытался посидеть верхом на панцире, животное с силой поволокло его в воду.
Утром он собрал все щепки и сухие водоросли, разделал ножом убитых черепах и зажарил их
Чисто выскобленные панцири напоминали глубокие чаши.
Ливень пошел ровно в полдень, Баррет разложил чаши по пляжу и время от времени сливал из них влагу в бочонок. Потом напился. К вечеру он собрал полный бочонок, зато топливо вымокло и больше не годилось для костра.
Питер выругался и скоротал ночь под перевернутой лодкой. Крупные капли колотили о днище, пока не съеденные крабы бегали в темноте.
Следующим утром воды не хотелось, но он заставил себя выпить содержимое одного панциря, чтобы не бросать влагу на пляже. Потом обошел свое нечаянное «владение» и собрал все полезное, что сумел найти, — самые лучшие панцири и остатки черепашьего мяса.
Изумруд повесил на шею, кружку и карту обернул куском парусины и прибрал в лодку. Изорванный плащ Ланды никуда не годился, но Баррет постирал тряпку в прибое и тоже прихватил ее с собой. В лодке осмотрел парус на единственной мачте и остался доволен, хотя ничего не мог поделать с ветхой обшивкой бортов.
Потом устроился поудобнее и взял курс на северо-восток.
Впереди еще оставались долгие мили пути.
Часть 3
Бог СМЕРТИ
Глава 15. Сколопендра
Многочисленные голуби вились над Тортугой. В портовой таверне охотно тушили голубятину, запах жаркого там смешивался с ароматами дерева, сыра, фруктов и моря, с парами алкоголя из только что вскрытого бочонка.
Компания в ранний час подобралась немногочисленная, но упорная.
Пили отчасти ром, а больше водку (бутылка четыре реала), беседа, впрочем, клеилась плохо, и атмосфера сонного запустения витала над неубранным полутемным залом.
В песчаной гавани ждал своего часа корабль — хороший трехмачтовый люггер без флага с десятью пушками на борту.
Утреннее солнце еще не успело как следует раскалить палубу. Матрос Винд остался в тот день часовым и, чтобы скоротать время в одиночестве, рассматривал рейд с северной стороны острова.
Чье-то каноэ выгребало из-за скал. Чуть ближе чайки буянили и раздирали на части сомнительного вида добычу. Их драка немного отвлекла Винда, и он не сразу заметил лодку.
— Кого это принес к нам черт?
Верткая посудина быстро разрезала спокойную воду. За несколько ярдов от корабля человек в ней перестал грести, приложил ладонь к лицу и внимательно уставился на вахтенного.
Винд (который изрядно вырос за последние полтора года) тоже разглядывал чужака. Тот был высок, крепок, сильно загорел, щеки его обросли двухнедельной щетиной. Темные волосы, неровно обрезанные ножом пониже ушей, выгорели на солнце до русоватого цвета.
— Господи! Так это и впрямь вы, капитан Баррет?!
— Да, это я. Спокойно, Джо. Как ты думаешь, мне стоит подняться на
— Еще бы! Наши парни почти все пересели в каноэ и отправились поохотиться на Эспаньолу. Этакая охота на свиней. Пятеро дрыхнут в кубрике. Остальные подались в таверну.
— Доктор Кид на месте?
— Мистер Генри сейчас на берегу, самоновейшим методом лечит колики губернатора.
— Штурман?
— Старик полгода назад завязал с промыслом и вернулся на Скаллшорз. Он теперь богатенький хитрый шиш на пенсии.
— Кормик?
— И не думайте о нем, капитан, Кормик сейчас не на «Синем цветке».
Баррет вскарабкался на борт.
Палуба послушно легла под его ноги. Ветер чуть-чуть покачивал снасти. На шканцах Баррет заметил подозрительное пятно, застарелое. В глаза бросился беспорядок в такелаже и кое-где пятна ржавчины.
— Кто тут командует?
— Можно сказать, никто. Раньше всеми делами заправлял Кормик. Потом еще двое из бывших матросов, но на свою беду они оказались туповаты, и…
— А Кид?
— Мы предлагали доктору выбрать его капитаном, но мистер Генри бурчал, что стихия ученого — ланцет.
— Куда подевался натуралист Брасье? Он сейчас на Тортуге?
— О, с ним вышла целая история. Наш растяпа явился в резиденцию господина д'Ожерона с доносом на насилие и издевательства. Губернатор Тортуги топал ногами и кричал — так он был разозлен. Я было думал, что болтаться мне, как и некоторым другим, на рее…
— Чем все кончилось?
— Удача — переменчивая леди. Может быть, мсье Брасье понравилось морское крещение, а может, и еще почему, но только он сам вернулся на «Синий цветок». Теперь француз служит у нас кем-то вроде лейтенанта и хранит на борту тюк с чучелами попугаев. Считается, что мы все заняты сбором провианта на продажу, хотя сейчас на люггере нет никакой добычи, которую можно было бы попробовать на зуб, кроме, конечно, небольшого количества испанских монет…
— А Кормик?
— Что Кормик?
— Я собираюсь пощупать его сердце саблей, дружок.
— И не думайте, капитан Баррет.
— Это почему?
— Кормик сдох, его погубила пустая случайность. Или судьба — называйте эту неприятность как вам угодно. Одно время после того как вы утонули, он заправлял делами на корабле, и дела эти, не в обиду будь сказано, шли неплохо. Потом у Кормика завелась скверная привычка запираться в своей каюте, то есть, я хочу сказать, в вашей бывшей каюте, капитан Баррет. Все ему казалось, что убийцы на подходе. Там, за закрытой дверью, он и пил. Туда же водил девушек с побережья, хотя некоторые считали, что дамам не место на борту, раз на берегу имеются веселые места по сходной цене. Люди терпели его приказы, но однажды он приказал протащить меня под килем на веревке за сущую безделицу, о которой даже и рассказывать не стоит. Вы же знаете, капитан, какой я отличный пловец, так что мне удалось отделаться всего лишь парой царапин. Увалень Том на моем месте наверняка нахлебался бы воды, а то и череп себе раскроил. Я, конечно, простой парень и совсем не обиделся на капитана. Чего на него обижаться? А мистер Кид еще тогда буркнул, что быть, мол, беде, но Кормик не поверил и, как обычно, назвал господина судового лекаря тем словом, которое запрещала мне произносить моя матушка.