Камень духов
Шрифт:
Как и у этого философа, у Хлебникова нынче все житейские радости отошли на задний план. Как инок проводит затворническую жизнь в постах и молитвах, так Кирилл Тимофеевич все свое время и силы отдает двум главным делам: компании и науке. Начав путь с самых низов, не имея протекции и богатой родни, он привык к тому, что все дается ему только неустанным трудом. Потому и не может понять Хлебников баловней Фортуны, которые с беспечным видом стоят у ее ворот и ждут, когда вместо них начнет работать она. Сам Кирилл Тимофеевич уверен: нет лучшего пути, чем путь добродетели и усердия (ибо не дано людям высшего счастья, чем благоразумие).
Невзирая на сырую погоду, всю зиму 1827 года в Новоархангельске с утра до ночи стучали
Благодаря усилиям правителя и строгой дисциплине, введенной им среди промышленных, но более всего старанию и трудолюбию самих поселенцев, в считанные недели в Верхней крепости выросла новая оборонительная башня с шестью орудиями на ней, заканчивалось строительство дома главного правителя на том самом камне-кекуре, где когда-то Александр Баранов заключил с ситкинскими тойонами соглашение о первом поселении россиян. В порту возвели новую пристань взамен изъеденной морскими червями. Неподалеку отстроили двух этажный дом, где разместились квартиры компанейских служащих, контора, гошпиталь, аптека.
В Средней крепости, расположенной между взморьем и домом главного правителя, стучали молоты и ухали горны в нескольких кузнях, где изготовляли медные сошники для продажи в Калифорнии. Дымил небольшой свечной заводик. В художественных мастерских трудились два художника, выписанные из столицы. Особую гордость у правителя вызывала новая библиотека, в которой хранилось полторы тысячи книг на русском, английском и французском языках. Действовали школа и мореходное училище. Каждое утро гарнизон крепости поднимался по сигналу трубы, сменялся караул у арсенала и на флагштоке взмывал российский флаг. Словом, столица Русской Америки все больше напоминала город Славороссию, о котором мечтал когда-то первый главный правитель.
По вечерам в казармах промышленных распевали песню, сочиненную Барановым и ставшую настоящим гимном русских колоний:
Ум российской промыслы затеял, Людей вольных по морям развеял Места познавати, Промысла искати Отечеству в пользу, в монаршую честь, –запевал чей-то молодой и звонкий голос. Хлебников возвращался из конторы к себе на квартиру. Проходя мимо казармы, он остановился у приоткрытого окна и заслушался.
Бог всесильной нам здесь помогает, Славу россов всюду подкрепляет. Только обозрили, Сразу заселили Полосу важну земли матерой, –продолжал невидимый Кириллу Тимофеевичу певец.
Потом к его голосу присоединились другие. Песня зазвучала привольней:
Составляя общество союза, Нам не нужна пышна эллин муза. Только бы учила Природа простая Следовать правам и чтить той закон. Стройтесь, здания в частях Нова Света! Русь стремится: ну-тка ея мета! Дикие народы Варварской природы Сделались многие теперь друзья нам…«Это Александр Андреевич об алеутах написал, – подумал Хлебников, – они были верными союзниками и Баранову, и теперь являются основными промысловиками для компании. Калюжи, или тлинкиты, совсем другой народ… Для обращения с ним нельзя предположить никаких правил. Угрозы и ласка со стороны русских, кажется, действуют на индейцев одинаково. Одна
Словно в подтверждение его мыслей, прозвучали слова песни:
Здесь, хоть дикая клонится природа, Кровожадна привычка народа. Но выгоды важны, Отечеству нужны – Сносными делают и скуку и труд…Песня Баранова будто нарочно для него пелась, разбередила душу, напомнила о давнем желании завершить жизнеописание этого замечательного человека, равного коему в истории Аляски не сыскать. Ведь начинал уже Хлебников эту работу, но усомнился в себе: сможет ли? Остались только некоторые записи. «Увидев Петербург и Кронштадт, я представляю себе великого их зиждителя; при воззрении на Южный Свет следую за Коломбом; в Перу вспоминаю Пизарро и Лас-Казаса; в Чили – Вальдивию; взглянув на Чимборазо – прославляю Гумбольдта; но с первым шагом в Сибирь приветствую Ермака; в Кадьяке – Шелихова и на северо-западных берегах Америки – Баранова…» – так писал когда-то Хлебников.
Сейчас к нему пришла уверенность – труд о Баранове ему под силу. На чем эта уверенность основывалась, Хлебников объяснить не мог, но почувствовал, что должен теперь взяться за работу. Передумав идти домой, он повернул к библиотеке.
В ее окнах горел неяркий свет. Войдя, Хлебников поприветствовал служителя, сидящего за конторкой, и, сняв шинель, направился к стеллажам с рукописями и перепиской. Здесь, как ему было известно, находились письма графа Румянцева и камергера Резанова, отчеты бывших главных правителей и другие служебные реляции. Все это было интересно и важно просмотреть Кириллу Тимофеевичу, чтобы потом использовать в своей работе. В зале библиотеки было почти пусто, лишь на одном столе горела свеча и кто-то склонился над бумагами. Приглядевшись, Хлебников узнал Андрея Климовского. «Вот, кстати, тоже человек, знавший Александра Андреевича. Его воспитанник…»
Климовский, увидев начальника Новоархангельской конторы, встал и поздоровался. Хлебников подошел к его столу.
– Чего сумерничаешь, Андрей Александрович?
– Карты отыскал в архиве, Кирилл Тимофеевич… Очень занятные. Составлены лейтенантом Романовым в его бытность в колониях. А вот описание путешествия Корсаковского по Юкону…
– Для чего понадобились тебе сии труды?
– Хочу подготовить экспедицию, Кирилл Тимофеевич. Такую, чтобы дойти посуху до мыса Барроу и до Ледовитого моря… Вот, посмотрите: от озера Нушагак, через горный хребет в долину Кускоквима… – Климовский прочертил пальцем линию будущего пути. – Как вы полагаете, Кирилл Тимофеевич, одобрит главный правитель мой прожект?
– Их высокоблагородие Петр Евграфович, может, и поддержит, а вот как отнесутся к сему в главном правлении? Сие предположить трудно. Надобно хорошо обосновать необходимость подобной экспедиции, тогда, думаю, возражений не будет…
– А без главного правления никак нельзя? – огорчился Климовский. – Эвон сколько добрых идей, как в столицу отправлены были, словно в прорубь канули… Что до подробного обоснования похода, так об этом не тревожьтесь: я мигом подготовлю. Тут ясно: ежели россияне не станут продвигаться в глубь матерой земли, это сделают другие – бостонцы или англичане. А край сей зело богат и минералами, и рухлядью. Это я не понаслышке знаю.
– Помню, помню, Андрей Александрович, твое путешествие по реке Медной и отчеты твои читал… Дельно рассужаешь и пером владеешь неплохо, – одобрил Хлебников. – На меня можешь рассчитывать, замолвлю словечко перед главным правителем. Может, и удастся уговорить его послать тебя в поход на свой страх и риск, не согласовывая оный с Санкт-Петербургом…
– Благодарствую, Кирилл Тимофеевич, ежели удастся сие предприятие, век за вас молиться стану… А то засиделся я в крепости – на простор охота, – сказал Климовский, улыбаясь.