Камень Солнца. Рассказы этнографа
Шрифт:
Телеуты редко, очень редко на лодках или плотах отправлялись куда-нибудь в путь. Речным волнам они предпочитали земную опору и, оседлав низкорослых лошадок, могли без отдыха, мерно покачиваясь в седле, преодолевать большие расстояния. Телеуты редко пользовались речной дорогой, но зато по реке к их селениям и стойбищам приплывали другие. Их речь была непонятна для многих, хотя что-то знакомое слышалось в произносимых словах. Только старейшина Моюль да шаман Каракас понимали их язык. От старейшины телеуты узнали, что пришельцы живут ниже по течению реки, в краю редких пастбищ и обширных лесов.
Шаман даже лечил приезжавших так же, как лечил своих соплеменников. Люди не понимали, как могут их боги помочь чужакам, но никто не смел остановить Каракаса. Каракас всегда,
Все верили ему. Все видели, что с ним согласен Моюль и самый умный из телеутских воинов — Дахча из рода Орла. Дахча соглашался с шаманом, хотя нередко и очень неосторожно подшучивал над ним, передразнивая в кругу сверстников его танцы и пение.
— Ты слишком неосторожен, Дахча, — в последнее время часто говорил воину Моюль, — зачем обижаешь шамана, зачем передразниваешь его? Твоей силы, Дахча, не хватит, чтобы справиться со всеми его духами. Берегись, Дахча!
Дахча почтительно выслушивал старого вождя, но не принимал близко к сердцу его предупреждения. В свои двадцать лет Дахча понимал, что и Моюль, и Каракас, и все старшины телеутов любят его за смелость и отвагу и гордятся им. Полюбили они его пять лет назад, когда он прошел последнее испытание и стал взрослым.
Тогда, на исходе зимних дней, Дахчу и всех его сверстников увели из аилов в долину у подножия Великой Золотой горы. Семь дней и ночей они были в дали от своих близких. У робких слезы нередко заволакивали глаза, во сне повторяли они имена матерей. Семь дней были какими-то странными и непонятными. Мудрые старцы и сильнейшие мужчины всех родов с первыми лучами солнца поднимали юношей с жестких постелей из бараньих и козьих шкур и заставляли до полудня носить маленькие и большие гнейсовые плиты из урочища на вершину холма, что стоял против снеговой шапки Великой Золотой горы. Каждый по указанию старейшины клал принесенные плиты в определенном порядке на землю или на другие плиты. После скудной трапезы, состоящей из сухого овечьего сыра, принесенного юношами из дому, печеной сараны да жидкого, но ароматного чая, можно было час-другой отдохнуть.
В три часа пополудни, когда солнечные лучи падают на пробуждающуюся от зимних вьюг землю наискосок и резко меняют очертания скал, холмов, деревьев и голого кустарника, мужчины-воины приводили коней и сажали на них юношей. Кони были неоседланные и необъезженные, а только взнузданные. Надо было усидеть на таком коне, заставить его идти шагом или рысцой, суметь натянуть лук и пустить стрелу в каменное изваяние, поставленное неизвестными телеутам древними народами на краю предгорной долины.
Прошло пять дней испытаний. На вершине холма стояли семь пирамид — обо, сложенных из каменных плит. По ночам многие с трудом сдерживали стоны, раны саднили, болели ушибы, полученные в эти дни. Дахче все было нипочем. Он легко носил плиты и даже не переводил дыхания, взбегая с ними на вершину холма. Весело скатывался вниз и быстро взбирался вновь. Работу он проделывал за двоих. Конь с белой отметиной на лбу, доставшийся Дахче, только два раза попытался сбросить всадника и затих, покорно повинуясь его уверенной и ласковой руке. Пустив коня легкой рысцой, Дахча наклонялся к гриве и шептал какие-то странные слова. Сверстники считали, что Дахча знает язык животных и птиц. Стрела Дахчи попала в изваяние, а стрелы других юношей пролетели мимо.
Самое главное испытание проходили юноши в последнюю седьмую ночь. Поздно вечером в долину приехали Моюль и Каракас. Юношей собрали у костра, и Моюль дал им последние наставления. Давно погасла вечерняя заря. Яркий желтый
Юноши вскочили со своих мест, подбежали к коновязи, оседлали объезженных накануне коней, взяли в руки по аркану и рассыпались по долине. С каждой минутой нарастало напряжение. Вот-вот Моюль и Каракас выпустят из заброшенного загона для овец матерого голодного волка, который бросится в долину, а каждый из юношей, преградив ему путь, попытается заарканить его, связать и доставить на вершину холма. У юношей отобрали луки и стрелы, ножи и копья. Оставили только арканы да сыромятные кожаные путы.
Волк был громадным. Когда его выгнали из кошары, он злобно огляделся, приготовился к прыжку, но, увидав острые пики, поджал хвост и бросился в долину. Привлеченный запахом коней, волк делал мощные прыжки и в лунном свете фантастическим чудищем летел на первого всадника. Тот не успел соразмерить расстояние, и волк, рванувшись от земли и описав в воздухе исполинскую дугу, вышиб его из седла. Прежде чем сомкнулись зубастые челюсти, юноша успел защитить лицо локтем, в который впились волчьи клыки. Громкие крики и топот копыт вспугнули волка, он бросил жертву, отскочил в сторону и медленно, постоянно озираясь на приближающихся всадников, пошел прочь в долину. Всадники охватывали хищника огромным полукольцом, а он, пренебрегая опасностью, сел на задние лапы и высоко поднял голову к ночному небу. Вот-вот кольцо сомкнется. Несколько арканов не долетели до цели. Волк неожиданно пригнул голову и бешеными скачками понесся к центру полукольца. В свете луны тело хищника стало длинным, оскал пасти — зловещим, и молодые кони в страхе шарахнулись в сторону. Волк вырвался на простор, и только один всадник успел повернуть коня и стрелой помчался за ним. Это был Дахча. Он пригнулся к шее коня, взял на изготовку аркан. Расстояние сокращалось медленно. Еще мгновение — и волк добежит до края долины, а там горы. Дахча сильно послал аркан и еле удержался в седле — столь резким был рывок пойманного зверя.
Волк бился, пытаясь вырваться из петли или перегрызть ее. Перед юношей стояла самая трудная задача — приблизиться к зверю и спутать его лапы кожаными ремнями. Волк злобно щелкал зубами, норовя вцепиться в руки или ноги Дахчи. Отчаявшись, Дахча придавил телом голову хищника и, разрывая об острые когти зверя свою куртку, связал вместе его передние и задние лапы.
Когда остальные юноши приблизились к месту схватки, Дахча с трудом перекинул спутанного волка на круп коня и вскочил в седло. Лицо его, покрытое крупными каплями пота, озарилось улыбкой, узкие черные глаза радостно заблестели, и, не обращая внимание на исцарапанные в кровь руки, он издал клич победы и направил коня к вершине холма.
Слава победителя не вскружила голову Дахче, но сделала его не по годам уважаемым человеком в аиле. Каракас сам преподнес ему как талисман-оберег пояс из шкуры волка. Сверстники гордились Дахчой, и только Бюльдан — тот самый юноша, которого в долине вышиб из седла волк, — завидовал ему. Еще в детстве Бюльдан, бывший шестью лунными месяцами старше и рослее Дахчи, никогда не мог победить его в обычной мальчишеской борьбе. Бюльдан хотел быть предводителем сверстников, но предводителем был Дахча. Не рассчитывая одолеть Дахчу в честном состязании, которое устраивали в аиле для проверки силы и ума юношей — будущих воинов и старейшин, Бюльдан постоянно нашептывал шаману на ухо: Дахча насмехается над делами и помыслами старших, Дахча не боится вызвать гнев духов... Бюльдан завидовал доброте, силе, ловкости Дахчи, — зависть источала его сердце и с годами перешла в ненависть. Ночами не спал Бюльдан, придумывая, как бы извести своего недруга. Но тот так и остался всеобщим любимцем. Козни Бюльдана не разрушили дружбы Дахчи со сверстниками, не разожгли злобы в сердце Каракаса, лишь принесли завистнику славу клеветника.