Камень власти
Шрифт:
— Не бойтесь, — усмехнулся граф. — Скоро у вас окажется столько денег, что их некуда будет девать.
— Что умрет дядя в Калуге и у него в огороде откопают десять бочек с золотом? — Едко осведомился Алексей. — Или откроется, что я побочный сын турецкого султана?
— Нет. Но все в мире переменчиво, — граф взял камешек с тротуара и бросил его в воду. — Прощайте. Надеюсь, мы скоро встретимся.
Собеседник поймал своими бездонными глазами взгляд Алексея и зафиксировал его на водной ряби у берега. Несколько минут поручик в оцепенении смотрел на игру волн. А когда, наконец обернулся, никакого графа в помине не было.
«Как он сказал? Салтыков? — Алехан почесал в затылке. — Вот ведь блажь! Полон мир странных людей. Я мог бы? Черт! Что можно в моем положении? Выше головы, как говорится…»
Но непривычная мысль о том, что он, Алексей, с дуру убивает свою жизнь, мечась от пьянки к картам и от догов к тупой муштре, почему-то крепко засела у него в голове. «Я мог бы, — шептал он. — Но я на все плюнул. Все забыл, чему учили. А ведь не плохо получалось: и математика, и фортификация. Какого черта? Вон Потемкина вышибли из университета, а он все одно книжку на книжку громоздит. В комнате томами потолки подпирать можно. Не хочет себя дураком считать. Упрямый, заносчивый. Чем я хуже?»
Дня через два Он посетил Потемкина на Каменном острове. И хотя вахмистр был дружен с Алексеем не так сильно, как с Григорием, он обрадовался, поставил початый штоф, напоил кофе и накормил черствыми бисквитами, какие уж были.
— У тебя нет, чего-нибудь по фортификации? — Вымученно осведомился Алехан, почти стесняясь своего интереса. — И чтоб по-немецки.
— По фортификации? — Удивился Потемкин. — Фортификации нет. Есть «География Европы», «Гальский поход» Цезаря, история Генриха IV…
— Хрен с ним, с Генрихом, — махнул рукой Алексей. — Давай географию и Цезаря. Но только чтоб по-немецки. По-французски я почти не могу.
— С чего это ты? — Осведомился Потемкин, доставая книги.
— С чего? С чего? — Разозлился Алексей. — Тебе одному умником быть? Давай сюда. Не жадничай. Небось, не рыбу заворачивать буду.
— Ну гляди, вырвешь хоть страницу — убью, — заявил Потемкин. — И на полях не гадить. Нужное слово на бумажку записать можно.
— Не учи! Тоже мне, адъюнкт нашелся! — Огрызнулся Орлов. — Сказал: верну все в целости. Мой интерес, чтоб у тебя и потом книжки брать. Что я дурак, чтоб себе по пальцам стучать?
— Не обижайся, ЛехЮ — оттаял Потемкин. — Бери, когда надо. Не покупать же их.
— Вот то-то, — кивнул Алексей. — Ты только никому не говори, засмеют ведь. И в полку, и дома.
— Меня-то не засмеяли.
— Засмеяли, — покачал головой Алексей. — Только ты не заметил. Мне бы так плевать на всех.
— Я с самого начала был белой вороной, — улыбнулся Гриц. — Меня и меньше дразнили. Что с дурака взять? А ты вдруг резко начнешь читать. Конечно, удивятся. Я не скажу. Слово. Пока тебе самому все равно не станет.
— Думаешь, станет? — Усомнился Орлов.
— Где-нибудь между Цезарем и Платоном, — заверил его Потемкин. — Станет до такой степени на всех чихать, что главное удержаться при начальстве.
Прошла еще неделя, и Алехан, сидя утром за завтраком, получил тонкий конверт ребристой голубой бумаги с тесненной саламандрой на печати. Конверт принес лакей настолько важного вида, что братья в его присутствии испытывали сильную неловкость за далеко не версальский вид своих апартаментов.
Лакей скроил презрительную гримасу, огляделся вокруг в поисках какого-то важного предмета, абсолютно неведомого хозяевам дома, затем, видимо, не найдя ничего лучшего, аккуратно снял кофейник с медного подноса, сдул с него сахарные крошки и, возложив конверт ровно на середину, подал Алексею с торжественным поклоном.
— Чегой-то? — Занервничал Алехан. — Словами скажи, дубина!
Лакей снова поклонился и исчез, так и не разжав губ.
— Не открывай, там бомба! — Заржал Григорий.
— Пошел ты, — Алексей надорвал конверт и извлек оттуда тонкий затрепетавший на сквозняке лист.
«Милостивый Государь Алексей Григорьевич! — Значилось в записке. — Имею честь пригласить Вас на музыкальный вечер в дом моего старинного друга графа Александра Голицына. Сегодня в 6 часов по полудни. Искренне Ваш. Граф Салтыков»
— Вот так, — заявил Алексей, не без скрытого торжества оглядывая братьев. — Не все тебе, Гришан, по дворцам шляться.
— А я что? Я ничего, — развел руками Григорий. — Иди, конечно. Только странно очень. У графа Голицына дом, знаешь, это, весьма порядочный. В смысле богатый.
— У порядочных людей, — холодно бросил Алексей, — и знакомства порядочные. — Он с чувством собственного достоинства отодвинул от себя чашку и встал. — Я возьму Федькин новый мундир и твои сапоги. А парик одевать не буду. Пусть терпят меня без парика. Говорят, в Париже новая мода: мужики могут носить свои волосы…
— Сапоги? Чего это мои сапоги? — Взвился Григорий. — А я в чем пойду? Мне тоже сегодня надо!
— В моих сходишь, — невозмутимо оборвал его Алехан. — За ради одного дня, потерпит она тебя и в драных сапогах. Может подаст на бедность.
— Дурак!!! — Завопил Григорий. — Да я никогда в жизни не покажусь ей в таком виде, чтоб она мне еще и подавала!
— Это твое дело, — заключил Алексей. — Первый раз в жизни я иду в гости, а вам для меня сапог жалко.
Он удалился, не дав никому ничего возразить.
Вечер был синь и хмур. С Невы дуло так сильно, что фонари на перекрестках почти не горели. И все же не найти дом Голицыных на Английской набережной было трудно. Двухэтажное желтое здание с легкими белыми колоннами изнутри озарялось множеством свечей. К низкому крыльцу с пологими съездами то и дело подкатывали кареты.