Камень власти

Елисеева Ольга Игоревна

Удивил — не то слово. Потряс. Во-первых, откуда он знает? А, во-вторых, как Алексей может это устроить?

— А если она не согласится? — Неуверенно осведомился Орлов.

— Попросите брата передать ей вот это, — граф достал из уже знакомой Алехану шкатулки черного дерева записку. Судя по бумаге старую. — И вот это. — к листу добавился шелковый платок с вышитым вензелем и гербом. — А когда она даст согласие, сообщите мне место и время. Повторяю, встреча должна быть с глазу на глаз.

* * *

— Ты что, сдурел? — Григорий вытаращил на брата глаза. — В своем уме? А вдруг это ловушка?

— Я ни о чем не прошу, — твердо повторил Алехан. — Только передай ей записку и платок. Пусть решает сама.

Григорий с сомнением пожал плечами.

— Ладно. Бумажка и листок карман не оттянут, — буркнул он.

Каково же было его удивление, когда, увидев эти предметы, Като вдруг залилась слезами и потребовала немедленной встречи с их таинственным обладателем.

— Что с тобой, Катя? Что это за вещи?

— Сам взгляни, — тихо простонала великая княгиня, пододвигая их к Орлову. — Это платок моей матери. Ее выслали из Петербурга вскоре после нашего прибытия, в 1745 г. Не разрешали даже переписываться. Я ее с тех пор не видела. Она умерла два года назад в Париже. И хотя я не назвала бы наши отношения безоблачными, но она была моей матерью и по-своему берегла меня. Иначе не уехала бы так поспешно и не выполняла бы всех этих мерзких требований: не писать, не напоминать о себе, не просить денег. Ей очень нужны были деньги. Я знаю. А я никогда не могла послать. — Като вновь разрыдалась. — А это ее записка. Она отдала письмо этому человеку, зная, что он когда-нибудь передаст мне.

Григорий осторожно взял листок.

«Дорогое мое дитя, — было написано по-немецки. — Я знаю, что нам не суждено увидеться, и прошу у тебя прощения за все то горе, которое вольно или невольно могла причинить тебе. Я была дурной матерью, но видит Бог, искренне раскаиваюсь в этом. Прошу тебя доверять человеку, который передаст эту записку. Он стал для меня искренним другом и духовным наставником, как был когда-то, еще до моего замужества, другом твоего отца. Надеюсь, что и нашу дочь он не оставит добрым советом и помощью. Он наделен большим влиянием при всех дворах Европы и говорил мне, что тебе уготована удивительная судьба, слово в слово повторяя предсказания старого каноника в Киле, о котором я тебе рассказывала. Еще раз прости и прощай, моя милая София. 15 января 1759 года».

— Она написала это в день смерти, — шепнула Като. — И ты еще спрашиваешь, встречусь ли я с тем, кто передал мне ее последнее благословение? Встречусь, как бы сильно не пришлось рисковать.

Орлов обнял ее за плечи.

— Непутевая ты головушка! В тебе столько же ума, сколько и дури. Что с тобой делать?

— Любить, — она засмеялась сквозь слезы. — Любить, пока можешь.

— Я могу много, долго и глубоко. — Гришан сграбастал Като в объятия и посадил к себе на колени. Он слизывал соленые капельки с ее щек и тоже тихо смеялся.

Глава 12

ВЫБОР

Встреча состоялась в Ораниенбауме, куда двор прибыл 20 октября. Долгие поездки по сказочно прекрасным окрестностям позволяли совершать короткие остановки в рощицах и у прудов. Кроме придворных, в катаниях принимала участие публика, среди этого многолюдья легче было рассеять внимание соглядатаев.

Карета великой княгини задержалась у одного из тихих озер. Создавалось впечатление, что пассажиры желают посмотреть белых итальянских лебедей, которых вскоре снова спрячут в теплые вольеры.

Никто не заметил, как с каретой августейших особ поравнялся другой, менее роскошный экипаж. Пыль на кожаной обивке стен и грязные колеса свидетельствовали о долгой тряске по плохой дороге. Было ясно, что его хозяин проделал путь из самой столицы.

Двери обеих карет одновременно распахнулись, и невысокий человек средних лет легко перешагнул с одной подножки на другую.

— Чудесный день, сударыня, — сказал он по-французски, обращаясь к женщине в голубом прогулочном платье с кружевным омажем на шее. — Вы следите за парижской модой?

— В Париже умерла моя мать, — строго и спокойно ответила дама, показывая, что она не расположена к обмену пустыми любезностями и сразу предпочитает перейти к делу. — Вы передали мне ее записку и платок?

Господин приятной наружности поместился напротив Като и кивнул. Он смотрел на великую княгиню без робости или подобострастия. На его губах играла мягкая улыбка. Привычная, как знак вежливости — не более.

Екатерина сразу отметила спокойную силу его глубоких темных глаз и очень твердую складку губ, которую он и не старался разгладить.

Посетитель тоже обратил внимание на удивительное сочетание ангельской нежности черт лица великой княгини со слишком уж не женским выражением, которое то и дело мелькало на нем. «Со временем, благодаря этому выражению, она станет почти дурна, — отметил граф. — Но нельзя же посоветовать ей не думать! Бедняжка, такой высокий лоб ничем не скрыть! У матери при всей схожести лица не было ни такого лба, ни такого подбородка».

— Я согласилась встретиться с вами, — сказала она очень вежливо. — Но умоляю вас быть кратким. За мной следят, как вы, наверное, догадываетесь. Лишь желание исполнить волю покойной матери заставило меня так рисковать.

«О нет, дитя мое, — подумал граф. — Вы прекрасно знаете, что именно сейчас и Ее Величество, и Его высочество заняты наблюдением за вольтижировкой конногвардейцев на лугу перед дворцом. Даже их вечные шпионы графы Чоглоковы там. Так что вам нечего бояться».

— Нисколько не умаляя значения для вас памяти вашей матери, — заметил граф, — все же скажу, что вы встретились со мной не только по этой причине, мадам. Иначе мое обращение осталось бы без ответа, как оставались без ответа все ее письма.