Камень власти

Елисеева Ольга Игоревна

Великая княгиня успела заметить там слабо отсвечивавшие пузырьки с нюхательными солями. «А она плохо переносит беременность, — подумалось ей. — Я вон даже верхом ездила. Впрочем, мое дитя очень далеко от совершенства. Может быть ее будет красивее?»

— Не губите нас, — вновь взмолилась Салтыкова. — Если кто-то узнает, что Сергей снова встречается с вами, его ждет высочайший гнев, опала, ссылка, может статься, монастырь.

«Каторга и рудники», — с усмешкой подумала цесаревна.

— Ведь вы не желаете, чтоб он погиб из-за вас, даже не любя…

Вот оно. Слово сказано.

Като вскинула голову. Ей очень захотелось сейчас рассказать этой наивной курице, как именно Сергей любил ее. И потом спросить, уверена ли госпожа Салтыкова в постоянстве его чувств к себе.

Но неожиданно нахлынувшая волна отвращения победила.

— Почему же он должен рисковать? — Только и спросила Като. — Мог бы не отвечать на записку. Сжег и все. Кто его принуждает? К чему эти спектакли?

Матрена уставилась на нее в полном замешательстве.

— Как же? — Прошептала она. — Вот здесь сказано, — женщина развернула записку и приблизила к глазам, — «Приходите вечером в Монбижон. Я буду ждать там. Любящая вас Е.»

Като подавила желание немедленно выхватить листок из рук соперницы.

— И что? Эти слова нельзя сжечь? — Резко осведомилась она.

— Это приказ, — робко возразила Матрена. — Вы можете ему приказывать. Вы великая княгиня. И он не смеет ослушаться.

— Я слышала, — язвительно заметила Като, — что даже в воинском артикуле у подчиненного есть право обжаловать приказ командира перед вышестоящим лицом. Он может обжаловать мою записку перед императрицей.

Матрена ахнула и прижала ладони к щекам.

— Не бойтесь, я пошутила.

— Вы можете шутить, — убитым голосом подтвердила гостья.

Като налила ей еще вина.

— А почему же он сам не пришел объясниться? — Спросила она. — Почему послал вас? Ведь это, согласитесь, мучительно нам сидеть вот так и обсуждать дела вашего мужа.

Матрена кивнула.

— Но это безопаснее. Что было бы с ним, если б он пришел сюда, а его схватили? — Женщина отхлебнула вина и покачала головой. — Я не хотела бы лишиться мужа и лишить своего еще не родившегося ребенка отца.

— Вы знаете, — Като взяла свой бокал, — я много лет живу в России и уже не чувствую себя немкой. Но иногда мне кажется, что русские женщины слишком опекают своих мужей. Хотя последние, — она залпом осушила вино, — отнюдь этого не стоят.

— Не стоят? — Выпитое, кажется, предало госпоже Салтыковой смелости. На ее щеках заиграл румянец, губы сложились в подобие усмешки. — Позвольте вернуть вам ваши слова. Вы рискуете собой для того, чтоб вновь увидеться с моим мужем. Сами устраиваете встречу, отправляете посыльного с письмом. Назначаете день и час. Все берете на себя. Боюсь, вы не просто перестали чувствовать себя немкой, мадам.

— Остановитесь. — Екатерина подняла руку. — Не забывайте, что вы пришли сюда отнюдь не оскорблять меня. — она встала. — Я сделаю все, о чем вы просите. Идите и не бойтесь. Скажите вашему супругу, что я больше не побеспокою его.

У Екатерины хватило сил проводить свою гостью до дверей, а когда та наклонилась, чтоб поцеловать великой княгине руку, тоже поцеловать ее в лоб и пожелать счастливого разрешения от бремени.

— Клянусь вам, — тихо прошептала она, закрывая за Матреной дверь, — что я никогда и ни ради кого не буду больше рисковать. Пусть рискуют ради меня.

Като поднялась по лестнице наверх в столовую, взяла с полки хрустальный колокольчик, распахнула дверь на балкон, позвала сонных рыб и стала, давясь нервным смехом, крошить им булочки, приготовленные для Сережи. А потом вылила со второго этажа в пруд остатки токая.

— Ваше здоровье, — сообщила великая княгиня рыбам и удалилась.

До утра она пластом пролежала на сырой кровати, всем телом вбирая ее промозглую стынь. Шелк на пологе был алым с разводами, как подбой плаща Салтыкова в первый, проведенный ими вместе, день и как внутренняя обивка кареты, в которой великая княгиня сидела сейчас.

* * *

— Извините, граф, я отвлеклась. — Като отодвинула пальцами край шелковой занавески и выглянула на улицу.

Там рядом с ее каретой переминался с ноги на ногу Григорий. Он бросал по сторонам тревожные взгляды, явно недовольный тем, что беседа затягивается. Его рука машинально похлопывала лошадь по теплой большой скуле: «Ну, ну, скоро».

— Знаете, почему я люблю этого человека? — С неожиданной откровенностью спросила Екатерина.

— Он дает вам уверенность в себе, — немедленно ответил Сен-Жермен. — А скоро даст власть.

— Он дает мне уверенность в том, что вокруг меня далеко не все рабы, — решительно заявила великая княгиня. — Что мне есть, ради кого начинать свое дело. — Она улыбнулась светло и спокойно. — Он не боится. И его друзья тоже. Бог знает, откуда это в них? Они плохо образованы, не получили воспитания. Но они свободны. В отличие от толпы придворных холопов, с версальскими манерами и от рождения выпоротой душой.

Граф кивнул.

— Кажется мы достигли согласия?

Цесаревна откинулась на алые шелковые подушки.

— Кстати, а почему вы представляетесь Салтыковым?

Сен-Жермен слабо рассмеялся.

— Я взял это инкогнито лишь для того, чтоб разбудить ваши воспоминания. От них так легко было перейти к разговору от свободе. Наше братство уже много столетий трудится, расчищая человечеству путь к справедливости и счастью. Вы могли бы подарить народу, над которым властвуете, мудрые законы, соблюдая которые всякий частный человек был бы защищен от произвола как со стороны власти, так и со стороны своих же сограждан…