Камень
Шрифт:
– Ваши сиятельства! – обратился к нам с поклонном распорядитель. – Может вам экскурсию провести?
– Спасибо, любезный. – улыбнулся я. – Не стоит.
– Как угодно вашим сиятельствам! – он опять поклонился и растворился среди посетителей выставки.
Держа в руках бокалы с шампанским, мы с Алексией начали обход экспозиции, подолгу задерживаясь у каждой картины. Посмотреть было на что – картины поражали своим разнообразием, от пейзажей до портретов, от простеньких эпизодов бытовой жизни до массивных полотен, запечатлевших отдельные события общественной жизни. Но
– Вы абсолютно правы в своих суждениях, молодой человек. – услышали мы голос из-за спины. – Мне мало запечатлеть определённый момент времени со всеми только ему присущими эмоциями, я хочу, чтобы был некий намёк на дальнейшее развитие.
Мы повернулись и увидели перед собой невысокого лысоватого толстячка лет сорока в костюме.
– Я давно за вами наблюдаю, молодые люди. – он смотрел на нас абсолютно серьёзно, а потом буквально впился взглядом в Лесю. – Девушка, если вы снимите свои очки, я подарю вам эту картину.
Она перевела на меня испуганный взгляд.
– Позвольте, любезный! – усмехнулся я. – Вы ничего не путаете?
– Не сочтите за грубость, ваше сиятельство! – ответил он, продолжая смотреть только на Лесю. – У меня фотографическая память, и я понимаю, что передо мной Алексия, портрет которой я мечтал написать последние три года!
– У меня уже есть портрет! – заявила ему Леся и попыталась спрятаться за моей спиной.
– Охотно верю! – хмыкнул он. – А могу я взглянуть на работу этого ремесленника?
Это он кого ремесленником назвал? Сашку Петрова?..
Сдерживаясь из последних сил, я заставил себя подумать о чем-нибудь хорошем. Первой, видимо прошла ассоциация с Сашкой Петровым, была Смоленская усадьба и как просто там было жить, вторым – наш лес, который я знал до последнего пенька…
Однако, окончательно в себя я пришёл от того, что мою руку пыталась сжать испуганная бледная Леся, а стоящий напротив художник, лицо которого приобрело землянистый оттенок, хватался за сердце. Посетители выставки спешно покидали наш закуток.
– Всё нормально. – кивнул я девушке, и она отпустила мою руку.
– Теперь я точно знаю, как выглядит сиятельный гнев! – пробормотал художник. – Простите меня, ваше сиятельство, если обидел своими словами! – он поклонился.
– Вы не представились. – кинул я ему.
– Святослав Хмельницкий к вашим услугам. – ответил он и снова поклонился.
– Святослав, вы действительно хотите увидеть портрет Алексии в исполнении ремесленника?
– Если вам не трудно, ваше сиятельство!
– Хорошо, я попытаюсь это устроить. Дайте мне пару минут на телефонный звонок.
– Как будет угодно вашему сиятельству! – он продолжал кланяться.
Не обращая больше на него внимания, я отошёл немного в сторону и набрал Сашку.
– Привет! – начал я разговор. – Я сейчас на той выставке, которую ты рекомендовал.
– Нравится? – весело спросил он.
– Очень! – хмыкнул я. – Господин Святослав Хмельницкий желает увидеть твой портрет Алексии.
– Да? – в голосе Сашки появились панические нотки.
– Хочешь, я ему трубку дам? – уже спокойно спросил я.
– Нет. – Петров сделал паузу. – Куда надо портрет привезти?
– Прямо на выставку, Сашка. – ответил я. – Через сколько будешь?
– Максимум час! – всё равно в голосе моего друга чувствовалось сомнение.
– Не подведи меня! – как можно убедительнее сказал я ему и положил трубку.
В этот момент появился Прохор в сопровождении распорядителя, на которого жалко было смотреть.
– Алексей Александрович, ваше сиятельство! – он сделал вид, что запыхался. – Что случилось? Кто посмел? Почему люди выставку покидают?
– Творческие люди неуважение проявили, Прохор… - сказал я через губу. – Пришлось восполнять пробелы в воспитании… - и обратился к дрожащему распорядителю. – Милейший, вы будьте поаккуратней с этой творческой интеллигенцией. Жизнь так коротка…
Теперь за сердце хватался уже распорядитель. Прохор его пихнул локтём в бок, чем привёл в чувство, и сказал:
– Чтоб я тебя и охрану не видел! – того долго уговаривать не пришлось, и он быстренько испарился.
После этого настала моя очередь:
– Ты что творишь, Лёшка, на выставке умудрился влететь! – начал меня воспитывать шёпотом Прохор.
Я не стал ему ничего отвечать, а просто подозвал Лесю:
– Расскажи ему, как всё было.
Они уединились на пару минут, после чего Прохор демонстративно кровожадно оглядел художника и многозначительно хмыкнул, отчего тот поёжился, но присутствие духа всё же сохранил.
В ожидании Сашки мы спустились в пустой зал на первом этаже и по второму разу начали обходить полотна, слушая красочные комментарии Хмельницкого. Он даже, казалось, окончательно отошёл от произошедшего, был крайне экспрессивен и красноречив, определив нас с Лесей и Прохором в заинтересованных слушателей, понимающих в живописи и близких ему в восприятии мира. Художник даже не заметил, как к нам присоединился ещё один поклонник его таланта – Сашка Петров, который с горящими глазами внимал каждому слову Мастера. Остановились мы только на втором этаже, напротив того самого пейзажа, который так понравился Алексии. Будто что-то вспомнив, Хмельницкий вдруг остановился, оглядел нас, задержав взгляд на девушке, порывисто снял картину со стены и протянул Лесе.
– Это вам! От всего сердца! – глаза его горели.
Она посмотрела на меня, как бы спрашивая разрешения, и я кивнул. Леся повернулась к Хмельницкому и взяла картину.
– Спасибо, Святослав! – поблагодарила она и сняла очки.
Художник впился глазами в её лицо, не обращая внимания на окружающее. Леся больше не боялась его фанатизма и даже робко улыбнулась. Мы все не спешили вмешиваться, а Сашка так и вовсе наблюдал за разворачивающимся действом с трепетным уважением к художнику. Всё волшебство момента нарушил Прохор: