Каменные небеса
Шрифт:
Да, этот мальчик я. Я не то чтобы помню его имя, но помню, что в нем было слишком много ржавых букв. Так что давай будем называть его Хоува – тоже на звук, просто подбито всякими молчаливыми буквами и тайными смыслами. Оно достаточно близкое и вполне символизирует…
О! Я слишком, неподобающе зол. Интересно. Ладно, перейдем к чему-то менее напряжному. Вернемся к тому сейчас, которое будет, и совсем иному здесь.
«Сейчас» – это «сейчас» Спокойствия, по которому до сих пор расходятся эхом волны Разлома. «Здесь» – не совсем «здесь» Спокойствия, а пещера непосредственно над главной лавовой камерой обширного древнего щитового вулкана. В сердце вулкана, если ты предпочитаешь язык метафор. Если нет – то это глубокая, темная, едва стабильная полость в скальной породе, которая не слишком остыла за те тысячелетия
Ты не одна. И никогда не будешь одна, если не выберешь иного. Я знаю, что это значит здесь, в конце мира.
Ах, любовь моя. Апокалипсис – вещь относительная, не так ли? Когда земля раскалывается, это угроза жизни, которая от нее зависит, – но нормально для Отца-Земли. Когда человек умирает, это ужасно для девочки, которая некогда звала его отцом, но это становится ничем, когда ее называли чудовищем столько раз, что она в конце концов привыкла к этому клейму. Когда раб восстает, это ничего не значит для тех, кто читает об этом потом. Просто тонкие слова на еще более тонкой бумаге, еще более истонченной трением истории. («Ну были вы рабами, и что?» – шепчут они. Словно это ничего не значит.) Но для людей, переживших восстание рабов, – и тех, кто считал свою власть данностью, пока это не кончилось для них тьмой, и тех, кто готов сжечь мир, чем хоть еще мгновение быть «на своем месте», это не метафора, Иссун. Не гипербола. Я действительно видел, как мир горит. Не говори мне о невинных свидетелях, незаслуженных страданиях, безжалостной мести. Когда община построена на зоне разлома, ты будешь винить стены, когда они неминуемо рухнут, погребая под собой людей? Нет, ты винишь того идиота, который решил, что может отрицать законы природы. Да, некоторые миры построены на зоне страданий, поддерживаемые кошмаром. Не оплакивай падение этих миров. А гневайся на то, что они были обречены с самого начала.
Так что теперь я расскажу тебе, как кончился этот мир, Сил Анагист. Я расскажу тебе о том, как я покончил с ним, или хотя бы с большей частью его, чтобы начать восстанавливать себя из обломков.
Я расскажу тебе, как я открыл Врата, как отбросил прочь Луну и улыбался при этом.
И я расскажу тебе, не скрывая, о том, как позже, в тишине смерти, я прошептал:
Сейчас.
Сейчас.
И Отец-Земля прошептал в ответ:
Гори.
1
Ты, наяву и во сне
ЧТО ЖЕ. ДАВАЙ ПОВТОРИМ ПРОЙДЕННОЕ.
Ты Иссун, единственная из выживших орогенов во всем мире, кто открыл Врата Обелиска. Никто не ждал для тебя такой великой судьбы. Ты была одной из орогенов Эпицентра, но не восходящей звездой вроде Алебастра. Ты была дичком, найденным в захолустье, уникальная лишь тем, что у тебя больше прирожденных способностей, чем у среднего рогги, рожденного случайно. Хотя начала ты хорошо, ты рано вышла на плато – по непонятной причине. Тебе просто недоставало стимула к поиску нового или стремления к превосходству – или так жаловались старшие за закрытыми дверями. Слишком рано для того, чтобы удовлетворить систему Эпицентра. Она ограничивала тебя. Это хорошо, поскольку иначе тебя никогда не спустили бы с поводка так, как они это сделали, отправив тебя на задание вместе с Алебастром. Это он в ржавь пугал их. Ты же… они считали тебя безопасной, сломленной как подобает и обученной повиноваться, так что вряд ли ты случайно сметешь город. Им же хуже – сколько городов ты уже уничтожила? Один наполовину непреднамеренно. Остальные три случайно, но разве это имеет значение? Для мертвых – нет.
Иногда ты мечтаешь вернуть все это, как если бы ничего не было. Не тянуться судорожно к гранатовому обелиску в Аллии, а вместо этого смотреть, как счастливые черные детишки резвятся в прибое на черном песчаном пляже, а ты истекаешь кровью на ноже Стража. Не быть перенесенной Сурьмой на Миов – вместо этого вернуться в Эпицентр и родить Корунда. Ты бы потеряла его после родов, и никогда у тебя
Или умерла по требованию.
Здесь и сейчас, давно свободная от организованных, уравновешенных структур Эпицентра, ты стала могущественной. Ты спасла общину Кастримы ценой самой Кастримы – невелика цена по сравнению с той кровавой платой, которую взяла бы вражеская армия, если бы победила.
Ты достигла этой победы, выпустив концентрированную мощь загадочного механизма, старше вашей (письменной) истории – и потому, что ты та, кто ты есть, в процессе обучения владению этой мощью ты убила Алебастра Десятиколечника. Ты не хотела этого. Ты вообще подозреваешь, что он хотел, чтобы ты это сделала. Как бы то ни было, он мертв, и эта цепочка событий сделала тебя самым могущественным орогеном планеты.
Это также означает, что срок твоего могущества подходит к концу, поскольку с тобой происходит то же самое, что случилось с Алебастром: ты превращаешься в камень. Пока лишь твоя правая рука. Могло быть и хуже. И будет, когда ты в другой раз откроешь Врата или даже когда ты в другой раз применишь достаточно этой странной серебряной не-орогении, которую Алебастр назвал магией. Но выбора у тебя нет. Благодаря Алебастру у тебя есть дело, которое ты должна сделать, и невнятная фракция камнеедов, которая всегда втихую пыталась покончить с той древней войной между жизнью и Отцом-Землей. Тебе кажется, что дело, которое ты должна сделать, самое легкое из двух. Просто поймать Луну. Закрыть Юменесский Разлом. Сократить длительность нынешней Зимы с тысяч или миллионов лет до чего-либо приемлемого – чтобы у человеческой расы был шанс выжить. Навсегда покончить с Пятым временем года.
Дело, которое ты, однако, хочешь сделать – найти Нэссун, твою дочь. Забрать ее у человека, который убил твоего сына и утащил ее за полмира в разгар катастрофы. По этому поводу у меня есть и хорошие новости, и плохие. Сейчас мы перейдем к Джидже.
Ты не то чтобы в коме. Ты – ключевой компонент сложной системы, которая сейчас вся в целом пережила массивную, плохо контролируемую стартовую перегрузку и аварийное отключение с незначительным временем перезарядки, проявившееся как магохимическое фазовое сопротивление с мутагенным откликом. Тебе нужно время для… перезагрузки.
Это значит, что ты в сознании. Это больше похоже на периоды полусна-полубодрствования, если это имеет значение. Ты как-то осознаешь происходящее. Качающееся движение, случайные встряски. Кто-то кладет тебе в рот пищу и вливает воду. К счастью, ты достаточно в себе, чтобы глотать и жевать, поскольку конец света на засыпанной пеплом дороге – плохое место и время для кормления через трубку. Кто-то одевает тебя и всовывает промеж ног подгузник. Тоже плохое время и место для этого, но кто-то ухаживает за тобой, и ты не против. Ты едва замечаешь все это. Ты не ощущаешь голода или жажды, прежде чем тебе дают еду. Твои испражнения не приносят особого облегчения. Жизнь продолжается. Так что восторги тут ни к чему.
Со временем периоды сна и бодрствования становятся более выраженными. Затем однажды ты открываешь глаза и видишь над собой затянутое облаками небо. Оно качается взад-вперед. Порой по нему проплывают голые ветки. Слабая тень обелиска сквозь облака – шпинель, подозреваешь ты. Вернулась к прежней форме и громадности и следует за тобой, как одинокий щенок, раз Алебастр мертв.
Через некоторое время тебе становится скучно смотреть в небо, так что ты поворачиваешь голову и пытаешься понять, что происходит. Вокруг тебя движутся серо-белые фигуры, как во сне… нет. Они одеты как обычно, просто все в бледном пепле. И одеты они многослойно, поскольку холодно – вода еще не замерзает, но близко к тому. Зима длится почти два года – два года без солнца. Разлом выбрасывает много тепла на экваторе, но этого отнюдь не достаточно, чтобы компенсировать недостаток огромного огненного шара в небе. И все же без Разлома было бы хуже – температура была бы сильно ниже нуля, а не близка к нулю. Пустячок, а приятно.