Каменные скрижали

Жукровский Войцех

Ее искренность была иногда слишком жестокой, Маргит не скрывала прошлого, а когда он морщился: «Меня это не касается» — отвечала: «Я хочу, чтобы ты знал обо мне все». С неожиданно сжавшимся сердцем Иштван вспомнил, когда он как-то спросил ее, не сравнивает ли она иногда его с теми другими, Маргит затрясла головой так, что по плечам рассыпались волосы, потом ударила его ладонью, но голой груди: «Какой же ты глупый, — засмеялась она, — ведь их нет, я никого не помню, ничего, ничего… Я тебе о них говорила, потому что они были, в моей жизни, но они не имеют абсолютно никакого значения, словно я все стерла с доски. Остался только ты

и ты один что-то значишь…»

А если она также легко освободилась и от него? Стерла с доски? Мне уже тридцать шесть лет, половина пути позади и я еще верю женщинам — но все, же он мысленно ругал себя: будь честен, Маргит не может защищаться, ее здесь нет…

Он видел в зеркальце обожженное солнцем хмурое лицо. В открытые окна машины влетали слепни и, жужжа, лазили по переднему стеклу, пока он их не раздавил замшевой тряпкой. Женщины в оранжевых юбках держали в руках растянутое полотнище только что набитой ткани, станок стоял под деревом, где мужчина набивал узор при помощи колодок, намазанных краской. Набивка должна быстро высохнуть, поэтому полотнище расправляли в руках словно парус, устремленный, к солнцу, чтобы не испортить узора. Воздух растекался по коже как оливковое масло, от глиняных хижин несло дымом мокрого дерева, тлеющими стеблями и тяжелыми испарениями прачечной, сохнущих тряпок и щелочи.

Ведь настоящая любовь не может кончиться таким образом — уверял он сам себя.

Да, это произошло здесь, хотя развалившуюся мазанку уже залатали глиной и навозом, он узнал протоптанную дорожку в стене сахарного тростника и старую гробницу, святилище с куполообразной крышей, серый камень, покрытый лишайником.

Они уже отъезжали от дома, когда к ним подбежал Михай.

— Возьми меня с собой, дядя Пишта, — просил он, смешно сложив губы.

— Пусть он едет, он нам не помешает, — поддержала мальчика Маргит.

Михай влез в машину.

Когда они мчались через заросшую тернистыми кустами окраину города, граничащую со старыми кладбищами и руинами древних храмов, Иштван заметил серую тушу огромного слона. Он стоял, прислонившись к почти разрушенной стене и терся об нее спиной так, что падали старые кирпичи. Маргит заявила, что хочет его сфотографировать. Они остановились и вышли. Прячущиеся за деревьями крестьяне что-то гортанно выкрикивали и махали худыми, похожими на высохшие ветки руками, но на них никто не обращал внимания. Михай нашел на дороге полураздавленный стебель сахарного тростника и поднял его для «нашего слона». Маргит кружила на некотором расстоянии, слон был слишком большим, он никак не помещался в видоискатель фотоаппарата. Михай смело пошел вперед, держа в вытянутой руке сломанный тростник, висящий, как кнут. Крики прекратились. Стало тихо, тишину прерывало только пронзительное щебетание попугаев. Мальчик инстинктивно замедлил шаги, смотрящим на него казалось, что он уменьшается, приближаясь к медленно двигающемуся гиганту, который продолжал тереть спину о шершавую стену. Были слышны скрежет толстой, морщинистой кожи и стук падающих камней. Неожиданно слон замер, широко расставил уши, их края заметно подрагивали. Он повернулся, глаз, окруженный желтой каемкой, страдальчески и в то же время злобно смотрел на идущего мальчика. Слон сделал несколько шагов. С треском ломались сорняки, вставала пыль, и только тут Иштван заметил, что животное, шагая, подметает землю толстой, оборванной цепью, которая была прикована к задней

ноге.

— Михай, стой! — крикнул он и бросился к мальчику.

Слон с неожиданной легкостью повернулся и с ревом бросился бежать, на ходу растаптывая кусты. Он мчался прямо на приземистые крестьянские хижины. Индийцы кричали, бегали как испуганные куры, хватали голых детишек и пытались спрятаться. Под ударами огромных ног слона мазанки лопались, как растоптанные горшки, высохшая соломенная крыша, пучки травы, похоже, упали на открытый огонь, потому что неожиданно высоко поднялось яркое пламя. Слон бежал тяжело, прокладывая себе дорогу в зарослях, был слышен его рев, треск ветвей, прежде чем жалобные крики и дым пожара не заслонили происходящего. Иштван схватил мальчишку и побежал к автомобилю.

— Беги, — приказал он Маргит.

Девушка стояла с аппаратом, прижатым к груди, бледная, почти не дыша.

— Почему он меня испугался? — спросил Михай. Вокруг появилось множество полуобнаженных людей, они вылезали из канав, из-за толстых деревьев, окружали их толпой.

— Это взбесившийся слон, сааб, — по-английски объяснял высокий крестьянин в рубашке. — Он уже убил двух человек… Мы вас предупреждали.

— В разбитых домах нет раненых? — спросил Тереи.

— Нет! Только большой ущерб, сожженные кровати и сари… Дайте несколько рупий, уважаемые господа, — просили крестьяне, протягивая руки.

Маргит вытряхнула им на руки всю свою сумочку, они торопливо хватали банкноты. Ползая по земле на четвереньках, крестьяне накрывали их ладонями, ловили монеты, падающие на дорогу. Плотный клубок тел возился в пыли.

— Ты тоже, похоже, сошла с ума, — ругался Иштван, когда Маргит ухватилась за его руку, но тут он увидел ее расширенные от страха глаза. — Чего ты боишься… Слон уже далеко, — утешал он.

— Ведь ты же чуть не погиб, — прошептала Маргит. — Он мог тебя затоптать. Я так за тебя боялась, когда ты побежал. Иштван, что ты думал, на что ты рассчитывал, неужели надеялся, что слон испугается?

— Не знаю, — сказал он честно. — Я хотел остановить ребенка. Это было непроизвольно.

— При чем тут ребенок, ведь ты же мог погибнуть! — крикнула она, словно в чем-то его обвиняя.

— Ты хотела бы, чтобы я его там бросил?

— Ох, нет, Иштван. Нет. Об этом я не думала. Я так тебя люблю за то, что ты сделал… Именно за то, что все произошло непроизвольно.

— Любой так поступил бы. Ведь ничего же не случилось, — он развернул машину и поехал обратно в Дели.

— Абсолютно ничего, — подтвердил Михай, — Я никому не скажу о разбитых домиках, а то папа меня выпорет.

Тереи отвез мальчика, до отвала наевшегося пирожными, уже сонного, в посольство. Маргит осталась дома, она не хотела, чтобы ее видели. В эту ночь, крепко обнявшись, они еще долго не могли заснуть.

— Теперь ты мой… Он отдал мне тебя, а ведь мог забрать.

— Кто? — спросил Иштван, не понимая.

— Он, — прошептала Маргит серьезно. — Ты веришь, что Он существует…

Тут Иштван вспомнил слона, убегающего с необычной легкостью, его плавный галоп, от которого стонала земля.

— Думаю, что слон испугался тростника в руке мальчика, он принял его за кнут, — объяснял Тереи.

— Нет, слонов не бьют кнутом, ты это хорошо знаешь, — упорно настаивала она. — Это было знамение. Какое-то время они лежали, молча, под ладонью девушки мерно стучало его сердце.