Каменный мешок

Индридасон Арнальд

— Я же и говорю, он едва дышал, говорил с паузами, поди пойми, о чем он. Вроде бы он еще добавил, что эта женщина была не только зеленая, но и…

Элинборг запнулась.

— Но и какая? Неужели плоская? — спросил Эрленд.

— Нет, скрюченная.

— Скрюченная?

— Так он ее описал. Он уже не мог говорить, несчастный человек, взял у меня блокнот и накорябал одно слово — «скрюченная». А после как бы заснул, и, наверное, что-то в этот же миг с ним приключилось, потому что вдруг ни с того ни с сего весь больничный персонал слетелся, как вороны на падаль, к Роберту в палату и…

Элинборг замолчала. Эрленд обдумал ее слова.

— Получается, некоторое время спустя к нашим смородиновым кустам приходила женщина,

и приходила часто.

— Видимо, это уже после войны, — вставила Элинборг.

— А он не вспомнил, жил кто-то в этом доме или нет?

— Вспомнил, там жила семья, — ответила Элинборг. — Муж, жена и трое детей. Больше ничего не смог сказать.

— Значит, там таки жили люди, в этом доме?

— Получается так.

— И еще она была скрюченная. Что это значит? Сколько там лет этому Роберту?

— Ему за девяносто… точнее, наверное, было за девяносто.

— Черт его поймет, что он хочет этим словом сказать, — пробормотал Эрленд словно бы про себя. — Скрюченная женщина в смородиновых кустах. А в доме Роберта кто-нибудь живет? Этот дом еще существует?

Элинборг изложила боссу, что они с Сигурдом Оли поговорили с нынешними владельцами дома, но собеседница их не выказала большого желания разглагольствовать. Эрленд в ответ предложил им повторить эксперимент, а именно — расспросить всех соседей, не видел ли кто людей, навещающих смородиновые кусты, и не было ли среди этих людей женщины. Надо также опросить родственников Роберта, если таковые имеются, и выяснить, не рассказывал ли он и им про семью из пяти человек, жившую в доме по соседству. Сам он тем временем еще покопается в подвале, а потом отправится в больницу к дочери.

Эрленд вернулся к барахлу Беньямина, торговца колониальным товаром, размышляя, сколько дней ему еще придется здесь провести в поисках чего-нибудь стоящего. Порылся немного в письменном столе, но, судя по всему, там были лишь счета и прочие бумаги, относящиеся к деятельности его главного детища, «Магазина Кнудсена». Эрленд сам не помнил этой лавки, но знал, что располагалась она на Окружной улице.

Спустя два часа, две чашки кофе от щедрот хозяйки дома и две сигареты в придачу Эрленд наткнулся на серый сундук. Заперт на ключ, но ключ в замке. Сразу не открылся, пришлось хорошенько поднажать. Сверху в сундуке конверты и бумаги, стянутые резинкой. Никаких счетов. Несколько фотографий, какие-то в рамках, какие-то без, несколько писем. Эрленд изучил их. Он, конечно, понятия не имел, кто изображен на фотографиях, но решил, что тут обязательно должен быть и сам Беньямин. Вот, например, на этой — на заднем плане лавка с витринами и дверью, а перед ней стоит красавец-мужчина, высокого роста, немного полноватый. Конечно, это он — ведь за его спиной над дверью вешают вывеску, а на ней написано «Магазин Кнудсена».

Этот же мужчина обнаружился и на других фотографиях. На некоторых компанию ему составляла юная дама — оба, как правило, улыбались в камеру. Все сняты на улице, на всех — отличная погода.

Отложив фотографии, Эрленд взялся за стянутые резинкой бумаги. Это оказались любовные письма Беньямина своей будущей жене по имени Сольвейг. Иные представляли собой короткие записочки типа «люблю-целую-обнимаю», иные были подлиннее и рассказывали о разнообразных событиях в жизни автора, но все были пронизаны нежнейшими чувствами к адресату. Кто-то разложил письма в хронологическом порядке; немного поежившись — неудобно все-таки совать свой нос в чужие дела, — Эрленд прочел одно из них наугад. Ему тут же стало стыдно, в самом деле, я словно подглядываю за ними сквозь замочную скважину.

Сердце мое,

Я так по тебе скучаю, сил моих нет. Любовь моя, я думал о тебе весь день, я считаю минуты, жду, когда ты придешь опять. Жизнь без тебя — словно зима, холодная, тусклая, пустая и мертвая. Подумать только — не видеть тебя целых две недели. Даже не знаю, как смогу пережить их, переживу

ли.

Влюбленный в тебя,

Беньямин К.

Эрленд вернул письмо в конверт и достал другое, более любопытное. В нем подробно говорилось о планах автора открыть торговую лавку на Окружной улице и заделаться предпринимателем. Беньямин был уверен — его ждет блестящее будущее. Он читал, что в Америке есть большие, очень большие лавки в крупных городах, и в них продается самый разный товар, и одежда, и продукты питания, и все это разложено по полкам, и люди сами берут вещи, которые хотят купить, и кладут их в такие коляски, которые толкают перед собой.

Вечером Эрленд отправился в больницу, сидеть у Евы Линд, позвонив перед этим Скарпхедину и врачу дочери. Археолог сказал, что раскопки идут полным ходом, мон шер, но предсказать, ан масс, когда они дойдут до самого скелета, покамест сложно, ву компрене? В грунте же никаких улик не найдено, и все еще непонятно, отчего же именно Жмурик тысячелетия отдал концы. Врач сообщил, что состояние Евы не меняется.

В палате дочери кто-то был, какая-то женщина в коричневом пальто сидела у кровати. Эрленд уже собирался зайти и спросить, кто она такая, как остолбенел и замер. Оправившись от шока, он сделал несколько шагов назад, прислонился к стене коридора и стал сквозь стекло разглядывать свою бывшую жену.

Она сидела к нему спиной, но он все равно ее узнал. Лет примерно столько же, сколько и ему самому, ссутуленная, немного полноватая. Одета в яркий сине-фиолетовый спортивный костюм, поверх — коричневое пальто, в руках носовой платок. Видно, что разговаривает с Евой, но тихо, из коридора не разберешь. Волосы крашеные, причем довольно давно — у корней хорошо заметна скрытая краской седина. Невольно подсчитал ее точный возраст — это просто, она старше его на три года.

Он не видел ее уже почти двадцать лет. С тех самых пор, как ушел от нее, оставив ее одну с двумя детьми. Она не вышла больше замуж — он тоже не женился, — но имела какие-то отношения с несколькими мужчинами, не слишком примечательными. Ему об этом рассказала Ева Линд — когда выросла и решила его найти. Девочка не сразу научилась ему доверять, но со временем, несмотря ни на что, между ними установилось нечто вроде взаимопонимания, и Эрленд делал для нее все, что только мог. И для сына тоже, впрочем, с ним отношения были куда холоднее, контакт так и не наладился. А с этой женщиной, которая сидит сейчас у постели их дочери, он не говорил вообще. Пару раз за двадцать лет.

Посмотрел, посмотрел на свою бывшую — и сделал еще несколько шагов назад, прочь от двери. Подумал, может, зайти в палату, но не решился. Обязательно будет скандал, а в интенсивной терапии скандалам не место. Не хочу. Что угодно готов сделать, только бы не ругаться с ней. Они ведь так и не развелись по-человечески, и за это-то, как ему рассказала Ева Линд, жена и ненавидела его больше всего.

За то, как он ушел.

Он развернулся и тихонько побрел прочь по коридору, и отчего-то вспомнилось ему любовное послание Беньямина К. Эрленд не понял почему и не нашел ответа, даже вернувшись домой. Уселся в кресло и дал волю сну — пусть изгонит этот дурацкий вопрос вон из его головы.

«Сердце мое». Мог ли Эрленд так сказать про Халльдору хоть раз?

11

Решили, что расследованием «Дела о скелете», как его успели окрестить в газетах, займутся только Эрленд с коллегами, Сигурдом Оли и Элинборг. Троих достаточно, счел начальник рейкьявикской полиции, ведь дело это не из первоочередных. Главный пункт повестки дня на сегодня — расследование сети наркоторговцев, трудо- и персоналоемкая задача, так что не резон отряжать людей заниматься, по словам Хрольва, начальника отделения, древней историей. Плюс непонятно, удастся ли вообще довести «Дело о скелете» до суда или нет.