Каменный убийца

Пенни Луиза

Айрин Финни окинула взглядом сидящих за столом. Она большую часть ночи молилась, просила, торговалась о сне. Хотела отключиться. На несколько часов забыть об утрате.

А утром, проснувшись, лежа мягкой розовой морщинистой щекой на подушке, она снова потеряла дочь. Джулию. Теперь ее не было, но она унесла с собой и все те претензии, что были к ней у матери. Она больше не забудет поздравить мать с днем рождения, остались в прошлым пустые воскресенья, когда мать тщетно ждала звонка дочери. По крайней мере, Джулия больше не сделает ей больно. От Джулии больше не стоило ждать неприятностей.

Ее можно было любить без опаски. Вот о чем твердила ей пустота. Мертвая дочь. Но любимая. Наконец-то у нее появился кто-то, кого можно было любить без боязни. Правда, этот кто-то был мертв. Но нельзя же иметь все.

Потом с утренней прогулки вернулся Берт и принес свой замечательный подарок. Пищу для размышлений.

Оноре Гамаш. Пустота каким-то образом произвела на свет божий и его. И его сына.

– Это было перед самым началом войны. Мы все понимали, что Гитлера нужно остановить. Канада должна присоединиться к Англии – это была данность. Но тут Гамаш начал произносить речи против войны. Он говорил, что Канада не должна вмешиваться. Что из насилия никогда ничего хорошего не выходило. Он был очень убедителен. Образованный человек.

Она говорила удивленным голосом, словно услышала про белугу, которая окончила Университет Лаваля.

– Это опасно, – воззвала она к мужу. – Или я ошибаюсь?

– Он верил в то, что говорил, – возразил мистер Финни.

– А это делало его еще более опасным. Он убедил многих других. На улицах начались протестные демонстрации против участия в войне.

– И что случилось? – спросила Сандра.

Она подняла взгляд. Потолок был чист. Персонал «Усадьбы» очистил его, не сказав ни слова. Ни одного печенья там не осталось. Сандра ничего не могла с собой поделать – Бин и весь этот труд вызывали у нее сочувствие. Но ребенок ничуть не беспокоился об этом. Ребенок с интересом слушал рассказ.

– Канада вступила в войну с опозданием.

– Всего на одну неделю, – сказал Финни.

– Это немало. Позорище. Британия сражалась против Германии, которая завоевала почти всю Европу. Это было неправильно.

– Это было неправильно, – печально согласился Финни.

– И это вина Гамаша. И даже когда вина была объявлена, он убедил многих квебекцев отказываться от военной службы по нравственным соображениям. Нравственным. – Она произнесла это слово с отвращением. – Не было тут никакой нравственности. Одна трусость.

Голос ее зазвучал громче, превращая ее сентенцию в оружие, а последнее слово – в штык.

– Он все-таки поехал в Европу, – сказал Финни.

– С Красным Крестом. Никогда не был на передовой. Никогда не рисковал собственной жизнью.

– В медицинской службе тоже было немало героев, – возразил Финни. – Храбрых людей.

– Но не Оноре Гамаш, – отрезала Айрин Финни.

Клара ждала, что Финни возразит жене. Она взглянула на Питера: на его плохо выбритой щеке краснела капелька джема, глаза были опущены. У Томаса, Сандры и Марианы глаза горели в ожидании. Как у гиен, готовых наброситься на добычу. А Бин? Ребенок сидел на маленьком стуле, уперев ноги в пол и крепко держа в руках «Мифы, которые должен знать каждый ребенок».

Клара встала, потащив за собой скатерть. Питер посмотрел на нее смущенным взглядом. Устроить сцену гораздо хуже, чем причинить боль. Руки Клары дрожали, когда она ухватилась за скатерть и вытащила ее из-за пояска. В глазах стояли слезы ярости. Но она видела удовлетворение на лице миссис Морроу.

Спотыкаясь, Клара бросилась вон из столовой, мимо Гамаша и дальше через скрипнувшую москитную дверь. Но слова все же догнали ее под открытым небом:

– Оноре Гамаш был трусом.

* * *

– Месье Пелетье?

– Oui, – послышался ответ с лесов.

– Меня зовут Арман Гамаш, я работаю в отделе по расследованию убийств Квебекской полиции.

Бовуару хотелось бы видеть сейчас лицо скульптора. Это была его любимая часть любого расследования, если не считать ареста. Ему нравилось видеть лица людей, когда те узнавали, что к ним заявились двое офицеров, разыскивающих убийц. Офицеров из прославленной Квебекской полиции.

Но на сей раз он не получил этого удовольствия. Пелетье был невидим – один только голос, доносившийся до них сверху.

– Это, наверно, по поводу той статуи, – раздался бестелесный голос.

Еще одно разочарование. Бовуар любил сообщать мрачные подробности и видеть, как бледнеет слушающий его человек.

– Совершенно верно. Не могли бы вы спуститься?

– Я очень занят. Новый заказ.

– Там, наверху? – спросил Гамаш, вытянув шею, чтобы увидеть человека на лесах.

– Нет, конечно. Я закрепляю канаты, чтобы эта хреновина не упала.

Гамаш и Бовуар переглянулись. Значит, статуи все-таки падают. Неужели все так просто?

Бовуар, вздрогнув, увидел жилистого человека, который, словно паук, спустился по дальней стене старого сарая. Только после того как человек мягко приземлился, Бовуар понял, что у стены висит самодельный веревочный трап. Он повернулся к Гамашу, который тоже наблюдал за всем этим; глаза старшего инспектора расширились при мысли о том, что кто-то ползает тут вниз-вверх.

Ив Пелетье выглядел чуть ли не изможденным. На нем были свободные белые шорты и грязная майка, почти не скрывающая костлявую грудь с выпирающими ребрами. А вот руки у него были огромные. Он был похож на моряка Попая. [72]

72

Моряк Попай (от англ. pop-eyed – пучеглазый) – герой американских комиксов и мультфильмов.

– Ив Петелье, – сказал он с акцентом Восточных кантонов и протянул руку.

Это напоминало пожатие кувалды. Этот человек, казалось, был сделан из металла. Худой, жесткий и отливающий потом. В сарае было душно и жарко. Воздух стоял неподвижно, лишь густая пыль плыла в солнечных лучах, проникающих сквозь щели в дощатых стенах.

Здесь пахло лежалым сеном, бетоном и потом.

Бовуар расправил плечи и попытался принять более мужественный вид в своих кожаных туфлях и аккуратной льняной рубашке.