Каменный убийца

Пенни Луиза

«У меня есть пистолет, – сказал он себе. – У меня есть пистолет, а у него нет».

Угрозы имели разные формы. Бовуар посмотрел на старшего инспектора – тот казался совершенно спокойным.

– Что с вами случилось? – спросил скульптор, показывая на лицо Бовуара.

Если бы здесь не было Гамаша, Бовуар рассказал бы о горящем здании, наполненном сиротами. Или об угнанной машине, которую он остановил за секунду до того, как она врезалась бы в беременную женщину. Или об убийце, которого он разоружил голыми руками.

Он

решил сохранять молчание – пусть человек думает о чем-нибудь героическом.

– Вроде как тебя шарахнуло дверью, сынок, – сказал Пелетье, потом повернулся и провел их по своему сараю во двор.

Это было еще не кладбище, хотя и совсем рядом.

– Клиенты, – рассмеялся Пелетье, показывая на надгробия по другую сторону деревянной ограды. Скрутив сигарету, он облизнул ее и сунул в свой желтозубый рот. – Не могу заработать на жизнь на этом говне. Хотелось бы, но платить по счетам, будучи художником, не получается.

Он глубоко затянулся, закашлялся и сплюнул.

Бовуар подумал, что трудно было бы найти человека, меньше похожего на художника.

– Люди дают мне заказы на эти штуки. – Пелетье махнул в сторону надгробий.

Они вошли в калитку. Там и тут виднелись крылатые ангелы, спустившиеся на землю. Они были старыми, с изношенными крыльями.

Гамаш остановился, оглядел надгробия.

На кладбище было тихо, спокойно. Но там царило и какое-то оживление. Время от времени за деревьями мелькали мужчины и женщины. Только они не двигались. Они были закреплены на месте, но каким-то образом проявляли признаки жизни. Они были статуями.

Гамаш повернулся и посмотрел на их гида. Маленький человек снимал с языка табачную крошку.

– Это все ваша работа?

– Кроме ангелов. Ангелов я не делаю. Пытался, но ничего не вышло. Крылья получались слишком большими. Люди жаловались, что стукаются о них головой.

Это показалось Бовуару забавным, и он засмеялся. К нему присоединился скульптор. Улыбнулся и Гамаш.

Статуи были разных размеров, все они передавали разные настроения. Некоторые казались исполненными спокойствия и радости, у некоторых был игривый вид, у других на лице застыло мучительное и горькое выражение. Не явное, а лишь угадываемое выражение строгости.

– Из чего они сделаны? – спросил Бовуар.

Большинство статуй были черными, гладкими и сверкающими.

– Мрамор. Тут неподалеку есть карьер.

– Но статую Чарльза Морроу вы изготовили не из мрамора, – сказал Гамаш.

– Нет, эту статую я делал из другого материала. Собирался использовать мрамор, но передумал, когда услышал, что люди говорят про него.

– А с кем вы говорили?

– С вдовой и его детьми, но больше всего я говорил с таким уродливым стариком – он-то и приходил ко мне. Если бы я сделал его статую, то от жалоб не было бы отбою. – Пелетье рассмеялся. – А знаете, я все равно, наверно, сделаю его статую – для себя.

– Берта Финни? – спросил Гамаш, чтобы убедиться.

Пелетье кивнул и швырнул окурок в траву. Бовуар затоптал его.

– Я предполагал, что вы придете, так что перечитал мои записи. Хотите посмотреть?

– S’il vous plait, – сказал Бовуар, любивший записи в блокнотах.

Они вернулись в сарай, который по сравнению с оживленным кладбищем казался мрачным. Бовуар принялся читать, а Гамаш и скульптор завели разговор, усевшись на низкую деревянную колоду.

– Как вы делаете скульптуру?

– Это трудно, если я не видел человека своими глазами. Многих из этих людей я знал лично. – Он небрежно махнул в сторону кладбища. – Городок-то у нас маленький. Но с Морроу я не был знаком. А потому, как я уже сказал, я беседовал с членами семьи, рассматривал фотографии. Этот уродливый старик принес целую пачку. Довольно интересно. А потом я дал всем своим впечатлениям как бы перебродить, пока передо мной не возникнет образ. И вот в один прекрасный день я проснулся и увидел его. И тогда я приступил к работе.

– И что же вы узнали про Чарльза Морроу?

Пелетье почесал свои мозолистые пальцы и задумался.

– Вы видели эти статуи на кладбище?

Гамаш кивнул.

– Они все разного размера. Кто-то покупает большие, кто-то – поменьше. Иногда это зависит от бюджета, но по большей части это зависит от их вины.

Он улыбнулся. Размеры статуи Чарльза Морроу были громадные.

– У меня создалось впечатление, что по нему не очень-то и тосковали. А эта статуя была заказана не в его память, а для них. Этакая компенсация за отсутствие скорби.

Вот оно что. Так просто. Слова витали в воздухе, прилипали к пыли, дрейфующей в солнечных лучах.

Что может быть хуже: ты умер, но ни у кого это не вызывает скорби.

Неужели так и обстояло дело после смерти Чарльза Морроу?

– Семья использовала такие слова, как «выдающийся» и «уважаемый», они даже прислали мне список советов директоров, в которых он заседал. Я уж ждал, что мне пришлют и выписку с его банковского счета. Но любви не было. Я сочувствовал покойнику. Понимаете, я спрашивал, каким он был. Отцом, мужем и всякое такое.

– И что они отвечали?

– Их эти вопросы вроде как обижали. Я уже говорил, что очень трудно делать скульптуру человека, которого ты не знал. Я чуть было не отказался от этой работы, хотя деньги предлагали такие, что меня бы потом жаба задушила. Но вот появился этот уродливый старик. Он почти не говорил по-французски, а я по-английски тоже кое-как. «Он стрелять, он забивать голы». Как-то так. Это было почти два года назад. Я подумал и решил взяться за работу.

– Но кого вы изображали в скульптуре, месье? Чарльза Морроу или Берта Финни?