Камера хранения. Мещанская книга
Шрифт:
Один инженер уронил свой пропуск в унитаз и был счастлив, что руки до локтя хватило, чтобы достать.
В обеденный перерыв желающих выпускали на полчаса.
…А Политбюро тем временем хочет уже одеваться. Потому что пора снова руководить страной. Предварительно поужинав.
И вот тут все поняли, зачем на самом деле есть на заводе «первый отдел» и его начальник.
Прежде всего он, на свой страх и риск, предложил перед ужином немного закусить в комнате, где обычно питался генеральный конструктор и его замы. И анекдот рассказал вроде бы грузинский, но не обидный – «сейчас покушаем, потом кушать будем». Там, в комнате, запас икры был, хотя и небольшой. И нашелся коньяк порядочный. А начальник «первого отдела» тем временем организовал машину и погнал ее в обкомовский распределитель. Где для каждого выпивающего и закусывающего члена Политбюро взяли на
Начальник «первого отдела» потом от напряжения коньяк почти весь допил.
А украденных шапок так и не нашли.
В общем, серьезный предмет – ушанка из хорошего меха. Не зря их иностранцы вывозят массовым порядком. Они бы и С-300 вывозили, но, слава богу, им пока не разрешают.
И другие мелкие вещи
Джинсы и меховая шапка не по погоде (боярская традиция: чем потнее, тем важнее) составляли главные приметы советского удачника, объекты времен так называемого застоя. Однако чтобы жизнь мужчины удалась, требовалось еще довольно много мелочей, и даже не совсем мелочей, а, как именно тогда стали элегантно выражаться, аксессуаров.
Первый из них – часы.
Вообще-то о них я уже писал в отдельной главе, но там была вся их история советской эпохи и даже с заходом на дореволюционную. А сейчас – только о конкретном времени, о семидесятых. И о чрезвычайно модных тогда огромных и тяжелых предметах, которые болтались на каждом уважаемом запястье.
Марка и дизайн были в неразрывной связи с социально-национальным статусом часового.
Кавказ – весь, и Северный, и Закавказье, и христианский, и мусульманский – объединяла всеобщая любовь к одной модели японских часов, тавтологически называвшихся «Восток» (название даю в переводе, чтобы в очередной раз избежать обвинения в незаконной рекламе; не путать с отечественным «Востоком»). Это был стальной диск диаметром в кофейное блюдце; по циферблату полукругом сыпались мелкие цифры календаря; браслет, в который плавно переходил часовой корпус, свободно болтался на густой поросли, рвавшейся на волю из-под манжета, – браслет всегда настраивался просторно. На запястном ремешке такие часы носить было не принято, а чтобы узнать время, южный джентльмен особым образом встряхивал всей рукой. Впрочем, в те годы вообще мало кто носил часы не на браслете – такова была общая стилистика наручных измерителей времени, характеризующаяся прозвищем «подшипник». Самая большая выставка часов вышеописанных марки и модели функционировала в городе, где центральный проспект носил имя национального поэта – там вдоль тротуара стояли белые автомобили, в окна которых без практической цели, но исключительно ради самоутверждения высовывались руки с часами. Дальнее эхо тогдашнего отношения к мужским часам донеслось лет через пятнадцать в анекдоте, который веселые революционеры рассказывали на том самом проспекте, перекрикивая пушечную стрельбу. Отец подарил сыну «калашникова»; через некоторое время сын продемонстрировал отцу часы, именно такие, которые носят уважаемые люди, – юноша выменял автомат на более красивую, по его мнению, вещь; отец расстроился: «К тебе ночью придут, скажут – я твою маму, я твою папу, я твою сестру, – ты что им скажешь? Который час?!»
Господи! Уж лучше мода на часы…
…Прочие модники со средствами не были так ограничены общественным вкусом при выборе часовых марок и моделей, как перекупщики фруктов, организаторы разлива неучтенного вина, изготовители полукустарных водолазок и владельцы подпольных обувных цехов. Однако предпочтения были в каждой из групп, на которые делился истэблишмент развитого социализма. Комсомольско-партийные чиновники носили японские модели сдержанного дизайна, не слишком обширной площади, но тяжелые за счет толщины, со многими функциями – дата, день недели, год, часовой пояс – и на браслете, конечно. Марка была остроумно использована в райкомовской шутке: «Тебе что на часах написали японские товарищи? СЕЙ-КА, а ты не сеешь, и не жнешь, и отчеты не сдаешь…» Своими ушами слышал в Краснопресненском, будучи туда вызван с целью отказа в характеристике для поездки за границу. Фольклор.
Люди совсем солидные носили швейцарские шедевры, причем именно на ремешках… Я осторожно сидел на части стула
Зато теперь у меня швейцарские часы – незаметные, но swiss made…
Между прочим, в семидесятые годы отечественная часовая промышленность сделала колоссальный рывок в дизайне. Первый и Второй часовой заводы, не говоря уж о Чистопольском, наладили – с использованием импортных корпусов – вполне «подшипники», с расстояния в пару метров их можно было принять за фирму. Появились и браслеты… В общем, наши часовщики изготавливали для желающих весьма мелкую пыль в глаза – тем более привлекательную, что «Полет», «Славу» или «Луч» достать было почти невозможно.
Но тут подоспели – как всегда, удерживая несокращаемый отрыв – иностранцы с электронно-механическими, с цифровыми, с одноразовыми в пластмассовых корпусах и прочим ранним high-tech… И гонка за лидером продолжилась.
Интересно, что часы были в основном мужской вещью – видимо, в те скромные времена их приравнивали по красивой бессмысленности и бессмысленной красивости к женским украшениям. В конце концов, они могли быть не только японскими или швейцарскими, но и золотыми при этом.
Рядом с ними в мужском наборе престижных игрушек шли зажигалки. Беспощадная война на истребление вредной привычки в кино и литературе еще не начиналась, искусство еще не отвечало за рак легких, и элегантные огнива заполняли целые отсеки витрин в duty free.
Среди традиционных, извлекавших искру простым трением зубчатого колесика о кремень, наиболее почитаемыми были три модели:
американская, солдатская, прошедшая с боями WWII, заправлявшаяся, как willis, бензином, конструкции простой и надежной, как упомянутый военный jeep; популярна у поклонников мачистской архаики до сих пор,
шведская с еврейской фамилией, чиркавшая от движения мужских пальцев, каким показывают ширину привлекательной талии, колесико-кремневая, но газовая; особо уважали ее те, кто носил часы «Восток» (перевод); «калашников» – не знаю, но отдавали за нее немало,
и, наконец, английская, тонкая и изящная, как чемпион Trinity College по теннису, колесико и кремень, но чиркающий механизм сложный и открытый во всех деталях, как довоенный Rolls Royce.
Но это был настоящий класс. А народ попроще гонялся за достижениями новых – по тогдашним понятиям – технологий: кварц, пьезо, турбо и прочие транзисторно-электронные чудеса, броские, но недолговечные, попадавшие в страну в основном в качестве фирменных сувениров во время каких-нибудь выставок. Пластмассовая эта одноразовая дребедень эксплуатировалась до предела и за ним, подвергаясь непредусмотренному ремонту и усовершенствованию (см. много выше).
Что требовалось, кроме классных часов и зажигалки?
Ну, как почти излишество – авторучка. Шариковая, имитировавшая по форме старинную перьевую, – полудетское пижонство. Шариковая одной из трех-четырех лучших фирм, ничего не имитировавшая, но красивая, как сверхзвуковой истребитель. И перьевая, предел роскоши, – такую мог себе позволить тот же посланец мира и социализма, который и часам швейцарским, а не японскому ширпотребу, знал цену; такими ручками не пишут, а подписывают.
Что еще могло лежать в карманах успешного мужчины? В джинсах все это не помещалось, на то существовали мужские ридикюли, резко ворвавшиеся в моду под заслуженным названием «пидараска». Сигареты? Не буду называть марки, я больше не курю (почти) и другим не советую. Деньги? Тогда почему-то мало кто носил бумажник, а деньги, довольно крупные купюры, таскали смятыми в комок – манера пришла от фарцовщиков, а к ним, говорят, от голливудской актерской шпаны. Те и другие таким образом делали вид, что безразличны к башлям…