Камикадзе на прогулке
Шрифт:
Я обнял ее, разделил с ней свои мысли о ней. Мы стояли рядом несколько секунд, понимая, что, быть может, это были наши последние объятья в этой жизни. И, все эти восемь лет я, в какой-то мере, искренне любил эту невероятную, обаятельную, неповторимую женщину. Мы оба заслужили право на эти последние, затянувшиеся объятья, на этот поцелуй.
Аманда тоже была в этом уверена.
И все же… В последний момент наших объятий, нашего Единения, она, кажется, все же разглядела увиденную мною нить вероятности. В ее сердце, ее мыслях тоже мелькнула искорка надежды о том, что мы еще увидимся. Там, на Новой Женеве. На нашей
Эта вероятность была. Вероятность, в которой легенда-предсказание Сато сбылась, и мы все вместе пили за успех нашей Экспедиции на нашей новой базе. И, кажется, она совсем не сердилась на меня за то, что я…
Лаура признавалась мне как-то, что ее подруга хотела еще во время учебы завести со мной легкий, ни к чему не обязывающий флирт. Но я оказался твердолобым чурбаном, не поддавшимся на соблазн.
Как же, помню — я сосредоточил на третьем курсе все свои силы на учебе, да и в то время у меня были свои собственные романтические приключения, а бегать сразу за двумя зайцами я никогда не любил. Так что Аманда дулась на меня несколько месяцев, пока мы снова не начали тренироваться и работать вместе, в нашей Странной Компании, где, как ни говори, на меня, Сато и Аманду слишком многие наши друзья и подруги возлагали свои надежды. И мы снова, как ни в чем не бывало, работали в одной упряжке, на радость нашего учителя, Леонардо Капелла, который к четвертому курсу начал заниматься вместе с нами и обучаться нашим новым приемам, которые к тому времени мы с Амандой разработали, с поддержкой Сато.
За Аманду, в отличие от нескольких наших курсанток, я тогда не переживал — такая на лед из-за любви не вылетит. Она от этого как раз и спасалась обилием романтических флиртов — чтобы не успеть ни к кому привязаться настолько, чтобы потерять голову. Как раз то, из-за чего я так долго не глядел в сторону Лауры и других девушек, пока не окончил учебу и не отправился на практику во Внеземелье, уже став матерым файтером Внеземелья. Потому что был за время учебы свидетелем нескольких драм среди старшекурсников, из-за которых несколько наших подруг и друзей, отнюдь не самых худших и очень даже талантливых, сошли с дистанции, по семейным обстоятельствам.
Любовь оказалась сильнее долга перед Землей, и кто же мог их осуждать за это? Они были по-своему правы, и так уж сложилось. Есть ведь и другие уголки Внеземелья, в которых молодой семье файтеров-профи найдется намноого более безопасная работа. Мы же, оставшиеся на пути к главной цели, прошли этот долгий путь и оказались здесь, в сердце опаснейшей зоны Внеземелья, угрожающей самой Земле. Кто-то ведь должен разобраться в загадке и истоках Катастрофы, а не думать только о себе, драгоценном? Быть может, даже попытаться остановить Катастрофу на подступах к колыбели Человечества — еще пока неведомым способом.
Все ответы здесь — на Планете Хаоса. Так что не будем отвлекаться от главной цели.
Аманда все же, в последний момент, задумалась о том — а что было бы, если бы мы стали любовниками? Хоть за несколько часов до моей смерти? И сожалела о том, что мы не решились на что-то большее, вплоть до самого моего десанта. Она все еще была огорчена тем, что я так и остался тем же твердолобым чурбаном, как и во времена нашей учебы. Но Аманда спокойно приняла мой отказ, зная,
Слишком уж много было между нами общего, словно мы были двумя сторонами одной и той же монеты. Даже наш тайный язык и способ связи были уникальными, доступными лишь нам обоим. И Аманда некоторое время считала, что не найдет себе лучшего мужа, чем я. Потому что с любым другим мужчиной она чувствовала бы себя как с калекой — словно слепым или безногим. Впрочем, я помню ее слезы, когда погибли сразу три ее бывших любовника, в предыдущей Экспедиции к Планете Хаоса. Ведь их крейсер-база, передавший сигнал бедствия, уже не вышел на связь.
И она, после десанта Сато, в котором души не чаяла, обратила свой взор на меня, несмотря на то, что я был напарником и другом ее лучшей подруги, Лауры Хенкель. Но такова уж и была наша Пантерочка. В любви, как на войне — победитель получает все. Никакие другие правила в подобных случаях не действуют, особенно у романтичных и любвеобильных женщин. И Амандочка вовсе не стеснялась того, какой она была. Это было ее сутью, и о ее амурных похождениях еще в Академии ходили невероятные легенды и слухи, только добавляя к ее грозной репутации очки, которым позавидовал бы сам Казанова…
Поцелуй перед десантом на счастье, с пожеланием удачи и последними словами прощания. Как правило, в щеку. Изредка — прикосновение к губам, если чувства были чуть глубже, чем простая дружба коллег по работе… Это был неоспоримый плюс в том, что в нашем Отряде Камикадзе и на крейсере-базе были девушки — файтеры, техники, ученые, пилоты. Так они провожали каждого из нас, сами установив эту негласную традицию.
Ученые и техники, присутствующие на старте, тоже закрывали на это маленькое нарушение Устава свои глаза, как и сама командир базы. Они помнили о том, что обычно ожидает файтера через несколько часов после старта на Палнету Хаоса. Поэтому прощали порой десантнику и нашим немногочисленным женщинам мелкие нарушения Устава.
Как по мне — ноги бы их здесь не было! Это не женское дело — идти на верную смерть. Гибнуть вместо нас и вместе с нами.
Но, в то же время… Наша Ксюша, например… Где бы мы были, если бы не ее талант опытнейшего Навигатора Внеземелья?
Вот только жаль, что я больше никогда не увижусь со своей семьей. Со своим младшим братишкой и сестренкой… Мама плакала, когда я подал документы в Академию Дальней Разведки. Дженни плакала, когда я окончил ее с отличием, в десятке лучших выпускников года, и ответил утвердительно на просьбу штаба Дальней Разведки о зачислении меня в резерв для десанта на Новую Женеву. Ее слезы стояли перед моими глазами, когда я впервые улетел во Внеземелье, на свое первое задание.
Слишком много боли я приносил ее израненному сердцу…
Я мало что рассказывал родителям в коротких отпусках на несколько дней, перед следующим вылетом во Внеземелье. Все эти три года они считали, что я по прежнему работаю во Внеземелье, вдали от зоны Катастрофы — события на Селесте были доступны лишь нашему руководству. Лишь только Ричард, чьи гиперспутники использовались Дальней Разведкой, порой задавал мне довольно неприятные вопросы. Он все еще сердился на меня из-за того, что я отклонился от своего Предназначения, проложенного его плечами для всех нас.