Камни вместо сердец
Шрифт:
– Трудная это работа, командовать сотней людей, – заметил я.
– Ага, – подтвердил Джордж. – У нас есть свои ворчуны и парочка бунтарей. Карсвелл у нас исполняет роль шута. Хороший человек… думаю, что из тех, кто будет шутить, идя в бой.
– Этот, с соломенными волосами – тот еще тип. Сегодня утром он-то и был зачинщиком драки…
Ликон вздохнул:
– Да, Угрюм умеет набедокурить. Однако Снодин недолюбливает бедного Голубя – мол, недотепа. Младшим офицерам свойственно подчас без всякой причины придираться к кому-нибудь
– В этом ты прав, – с чувством согласился Барак.
– На мой взгляд, это несправедливо, – заметил я.
Джордж бросил на меня нетерпеливый взгляд:
– Это армия, мастер Шардлейк, а не суд. Снодин обязан поддерживать дисциплину, и ему, возможно, придется делать это в сражении, так что я не пытаюсь оспаривать его решения. Он жесткий человек, но он нужен мне. Ну а сэр Франклин – что ж, вы знакомы с ним.
– А что там у вас за дело с пуговицами? – полюбопытствовал я.
– Вы могли заметить, что у некоторых солдат есть на рубашках пуговицы, в то время как другие завязывают их шнурками. Сэр Франклин искренне уверен в том, что носить пуговицы вправе только джентльмены. Это у него, скажем так, навязчивая идея.
– Пуговицы? – недоверчиво повторил мой клерк.
– Да. Не могу сказать, что он полностью заблуждается – солдатам приятно сохранять, по возможности, больше общественных различий, каковыми они обладали в прошлом. В этом и заключается часть причины раздора. Они происходят из одной деревни, но Голубь – сын батрака, а Угрюм – йомена. Хотя только второй сын.
– Которому, по обычаю, достается наследство с гулькин нос.
– Он сам стремился попасть к нам в сотню, и он умелый лучник.
– Если бы только причины набирать эту армию никогда не существовало! – проговорил я.
Ликон посмотрел в сторону деревни, а потом туда, где длинное, нарезанное полосками поле венчало низину. Крестьяне старательно пропалывали свои гряды. И Джордж заговорил с внезапной страстностью:
– Мы обязаны защитить этих людей, мастер Шардлейк. Потому-то и была собрана эта армия. A теперь я должен выяснить, куда отправился капитан.
Он зашагал прочь.
– Кажется, я обидел его, – сказал я Бараку.
– Ему полезно знать, что думают люди об этой войне.
– Тем не менее, в конечном счете, он прав: мы должны защитить себя. И сделать это предстоит ему и его людям.
– А знаешь что, – проговорил Джек. – Давай сходим в деревню. Я не возражал бы против ломтя бекона.
Настоящего центра у деревни не было: вытянутые дома самой разной длины грудились в ней как попало, и между ними вились тропки. Перед невысокой квадратной и приземистой пекарней был выставлен стол с беконом и толстыми ломтями ветчины. Несколько солдат были заняты спором с теми пожилыми женщинами, которые встретили нас у деревни и теперь стояли за импровизированным прилавком. В самом центре перебранки оказался Угрюм. Из домов, тем временем, выходили новые селяне.
Одна
– Это разве деньги? – кричала она. – Это не серебро! Стыдно вам, солдатам короля, обманывать бедных крестьян!
Угрюм успешно огрызался:
– Это одна из новых монет, бестолочь ты деревенская! Это тестон, шиллинг!
К нему шагнул суровый с виду старик.
– Не смей оскорблять мою жену, обезьян! – слегка оттолкнул он скандального лучника. Другой солдат тут же, шагнув вперед, толкнул старика:
– И ты не толкай Угрюма! Хоть он и обезьян, но наш обезьян!
Капрал Карсвелл поднял руки:
– Пошли, парни. Не нарывайтесь на неприятности, иначе нам придется весь день маршировать в джеках.
– Да что эти селюки понимают в монетах! – проговорил Угрюм с насмешкой. По собиравшейся толпе пробежал многозначительный ропот. Босоногие детишки с увлечением наблюдали за происходящим.
– Прошу вас успокоиться, – выкрикнул Карсвелл. – Спокойствие! Наш обезьян говорит правду, это действительно новые монеты нашего королевства!
Угрюм бросил на него красноречивый взгляд.
– Тогда платите старыми! – крикнул один молодой селянин.
Вперед шагнул юный стрелок Ллевеллин:
– Все старое мы истратили. Прошу тебя, добрая женщина, мы три дня ничего не ели, кроме хлеба и сыра!
Старуха-продавщица скрестила на груди руки:
– Это твоя забота, мой милый.
– Эту вот каргу бы, да выставить против французишек! – продолжал вопить Угрюм. – Только увидят ее, тут же разбегутся!
Вперед шагнула парочка селян постарше. В отчаянии посмотрев по сторонам, Карсвелл увидел меня и указал в мою сторону:
– Вот, смотрите, с нами едет джентльмен, адвокат. Он подтвердит наши слова.
Крестьяне уставились на меня злыми глазами. Чуть поколебавшись, я кивнул:
– Действительно, выпущена новая монета.
– И солдаты теперь возят с собой горбунов-адвокатов, чтобы дурить народ! – Ничто не могло успокоить старую женщину.
Селяне одобрительно забормотали.
Я шагнул вперед:
– Видите, на монетах голова короля.
– Это не серебро! – выкрикнула пожилая селянка прямо мне в лицо. – Я знаю серебро и на вид, и на ощупь!
– Оно смешано с медью. В Лондоне считают, что эта монета стоит восемь пенсов старыми деньгами.
– Девять пенсов! – с надеждой пытался поправить меня один из солдат.
– Восемь пенсов, – жестко повторил я.
Старуха покачала головой:
– Какая разница. Мне не нужна эта жестянка!
– Помолчи, Маргарет, – вмешался один из стариков. – Мы закололи свинью Мартина, чтобы получить это мясо, и теперь нам надо продать его.
Я достал свою мошну:
– Я заплачу вам старыми деньгами. А потом солдаты заплатят мне по восьми пенсов за новый тестон.