Камни Юсуфа
Шрифт:
Посуду подавали на стол великоустюгскую, из черненного серебра, подставки под торели и кубки были сделаны из резной березовой коры, тонкостью работы соперничавшей с вологодскими кружевами, которые украшали обитые персидской парчой стены столовой.
После традиционной чарки водки, открывавшей любой русский обед, последовали холодные кушанья — вареное мясо под пряным взваром, горячее — щи, забеленные сметаной, жареная яловичина с чесноком и хреном с запеченными яблоками и, наконец, на сладкое — груши в патоке и малиновый морс. Ко всем блюдам обильно подносили пироги, то с капустой, то с зайчатиной, весь стол был уставлен серебряными сосудами с квасами, медвяным да ягодным, хмельными ягодными медами и пшеничной водкой.
Для княгини особо стряпчий вынес фрукты, в том числе персики и янтарный виноград и налил ей в кубок красного итальянского вина — водки княгиня не пила, разве что пригубила в самом начале обеда.
Витя с Лехой обедали в поварне с прислугой. Тут все было намного проще. Ели вместе, все скопом, не разбирая мест, по двое-трое из одной большой миски, что особенно коробило Витю. Ложку каждому надо было иметь свою и всегда держать при себе. Еда больше всего напоминала грузинскую кухню — совсем не соленая, но очень пряная. Ключница Ефросинья дала «свенам» по большому ломтю ржаного хлеба к гречневой каше с молоком, кусок жареного мяса один на двоих да несколько сырников с киселем.
— И не наедайтесь, — предупредила. — Баню князь велел стопить для дворни. Тяжело будет с набитым брюхом париться.
Известие о бане поначалу обрадовало Витю. Пропотеть с веничком на полке, а потом — в озеро. Да еще пивка холодненького или что они тут пьют — душевно. Однако когда их позвали мыться, неожиданно обнаружилось, что в отличие от привычной ему прежде раздельной бани, здесь предполагается мыться совместно. Рыбкин тут же незаметно исчез, оставив «товарища майора» один на один с реальностью, а Растопченко деваться было некуда — его крепко держал под локоток Никита Ухтомский, явно предвкушая удовольствия от редкостного зрелища: иноземца впервые в жизни от грязи отмывать станут.
Не дав Вите толком поразмышлять, что и к чему, потащил его за собой, и вскоре свена окружили совершенно нагие пышнотелые красавицы, от одного вида которых он едва не повалился с ног. Бабы споро содрали с Растопченко одежду, увлекли в баню, а одна, особенно ядреная, с большими грудями и толстым задом, жарко прижалась к нему в полутьме и попросила попарить веничком спину.
Веники были душистые, можжевеловые. Аромат их дурманил голову, но Витя старался держать себя в руках и не обращать внимания на то, что мужская плоть настойчиво требовала своего. Дабы отогнать наваждение, он намеренно воскресил в памяти неприятные сцены своего увольнения из органов и отвратительную физиономию генеральского сынка, но помогало слабо. Особенно после долгого воздержания. Так и подмывало кинуть какую-нибудь девку на лавку и прямо при всех…
Дабы не сорваться и не опозориться, Витя бросил веник и, выбежав из бани, прямиком с мостка прыгнул в озеро. Прохладная вода затушила жар, ему полегчало. Сидя в озере, он пытался вспомнить, куда делся Рыбкин, и видал ли он в бане княгиню.
Нет, похоже, Вассиана в банной оргии — другие слова тут трудно было подобрать — не участвовала, а вот Рыбкин…
Додумать про Рыбкина он не успел. Молодая девица, которую он оставил в бане, выбежала на улицу и остановилась, оглядываясь по сторонам. Набрав в легкие воздуха, Витя нырнул под воду — но было поздно. Ядреная девица его заметила и, зайдя в воду, вытащила наверх, как котенка.
— Что же ты, милок, меня покинул, — спросила она, ласково заглядывая ему в глаза и недвусмысленно прижимаясь в воде всем телом, — так парил, парил хорошо, так…
Она зашептала что-то еще, Витя не понимал даже что, а рука ее коснулась вздыбленного члена.
— Нет! — Витя отскочил как ошпаренный и бросился вплавь, не оглядываясь.
— Милок, вернись, ненаглядный мой, — неслось ему вслед, и даже послышались всхлипывания, но Витя не останавливался. Как учили еще в спортивной секции — брасом, брасом и от нее подальше, только бы не догнала. Он сам не заметил, как уплыл довольно далеко и оказался рядом со стоящей на якоре «золотой галерой». Покачиваясь на воде, чтобы немного отдохнуть, Витя рассматривал корабль и тут увидел, как по якорной цепи кто-то быстро соскользнул в воду и неумело поплыл к берегу. Он присмотрелся — Рыбкин! А этот что там делает? Вот где прохлаждается, негодяй! Витя со всех сил бросился догонять Леху и в два гребка настиг, прихватив за руку:
— Ты куда, стервец?!
— Ой, ой, пусти, утону, — затрепыхался Леха, — пусти, я плаваю плохо!
— Ладно, держись, так и быть подсоблю.
Вместе они добрались до берега.
— Ты куда смылся-то? — недовольно спросил Витя растянувшегося на траве Рыбкина. — Не умеешь плавать толком, а лезешь. Чего тебя понесло?
— Так ты же сам сказал за капитаном следить — оправдывался Леха, — вот я и… Все в баню, испанец тоже пошел, матросы — все на берегу, ну я и решил, раз никого нет, глянуть, что там у них…
— Ну и что?
Рассказать Рыбкин не успел. Из-за деревьев с факелами появились Никита Ухтомский и его ратники.
— Свены! — Злорадно захихикал князь. — Вот где они сидят! А Груша — в слезы: утоп, утоп, в озере утоп. Вот вам, покройтесь, — Никита кинул им рубахи и кафтаны, — а то еще занедужите, неровен час.
Витя закутался в кафтан, вечерний холодок не на шутку начал пробирать его до костей.
— Ты чего Грушу обидел? — спешился Никита и подошел ближе. — Не приглянулась тебе? Так там и другие были.
— Я, наоборот, старался, — удивленно ответил Витя, — ну, чтоб это… Чтоб ничего не вышло…
— Эх, ты! — Никита рассмеялся, похлопывая Витю по спине. — И где это у вас такое бестолковое царство находится, что когда баба сама в руки просится, вы тикаете от неё подальше? Али струсил малость, что счастье с тебя с грязью смоется? Так у вас в Европах считать принято? Ну, ничего: лиха беда начало. В следующий раз, свен, не дрейфь, бабы у нас не любят, когда ими брезгуют. И согласись, есть на что глаз положить. Так что ж себе отказывать?
Ухтомский снова довольно захохотал, вспоминая учиненную над иноземцем шутку, вернулся к скакуну, и вся кавалькада тут же умчалась прочь.
Смеркалось. Старый чухонец Сома, давно прижившийся при усадьбе, чинил на берегу рыболовные сети. Витя, одевшись, присел рядом с ним.
— А что, — спросил он, чтобы начать разговор, — рыбка-то в озере водится?
— А как же, боярин, — ответил Сома, даже не взглянув на него, — белозерский судак, тельма да стерлядка… В аккурат хватает.
— А глубоко озеро-то?