Канатоходец. Записки городского сумасшедшего
Шрифт:
Ты же не знаешь моего телефона…
Действительно, вот незадача! Думать надо, когда говоришь с умной женщиной.
— Зато помню твой адрес, узнать по нему номер, раз плюнуть! — принялся я выстраивать легенду, сознавая, что ни одному из нас двоих она не нужна. Да и делал это без вдохновения, по обязанности. — Прости, я и правда никак не могу выдраться из сна…
— И что же тебе снилось? — спросила Клара тоном замотанного врача, вынужденного интересоваться болячками пациента.
Тут врать можно было сколько угодно, но не хотелось. Да и не кошмар это был, если так уж разобраться, и не сон. Во мне жило ощущение иной реальности,
— Трудно объяснить! Можно сказать, я балансировал на грани между жизнью и смертью…
Не знаю, что на Клару подействовало, думаю, искренность, с какой я произнес эти слова, только она заметила:
— Что ж, это тебя оправдывает! Но вспомнить о моем существовании все-таки мог бы…
— Готов загладить и искупить! Побудь часик в студии, и я у твоих ног с цветами…
— К сожалению, не получится… — запнулась, прежде чем продолжить Клара. — А может быть, к счастью!
Я был уверен, что при этом она улыбнулась. Видел, как поползли вверх кончики губ, засветились глаза и на щеках появились ямочки. Удивительно, почему я так ни разу о ней и не вспомнил. А мне бы сейчас в самый аккурат притулиться к женщине, отогреть немного душу и почувствовать, что я все еще жив.
— Звоню тебе из Домодедова…
— Чего так, — удивился я, — встречаешь кого или улетаешь?
Для человека, знакомого одну ночь, вопрос явно выходил за рамки приличий, Клара на него и не ответила.
— …хочу сказать тебе спасибо…
Ну, это совсем другое дело! Хотя по правилам хорошего тона благодарить должен был я. Услышать в свой адрес добрые слова было приятно, особенно когда в подобной ситуации их говорит мужчине женщина. Повышает самооценку.
— В ту ночь, — продолжала Клара, — мне было очень нужно, чтобы хоть кто-то оказался рядом!
Что значит «хоть кто-то»! Ничего себе комплимент, а я-то распустил павлином перья.
— Мне с тобой было хорошо…
Так-то лучше! Впрочем, человек я скромный, на перечислении своих достоинств не настаиваю. А то обидно, когда твою личность начинают стирать со страниц истории ластиком, даже если история эта личная.
— …ты избавил меня от необходимости играть в набившие оскомину игры и сам был самим собой.
И только?.. Не густо! А с другой стороны, усмехнулся я, кто еще мог бы сказать тебе то же самое? Тебе, ощущающему себя с людьми слоном в посудной лавке. Тебе, кто вечно сам с собой не в ладах. Слушая Клару, я вдруг испытал прилив к ней теплых чувств. Нечто забытое, искреннее, звучало в ее словах, что, как казалось, давно ушло из обихода людей. Мне вдруг страшно захотелось ее обнять, если не получится большего, то по-братски.
— Слушай, куда бы ты ни собралась, сдай билет! Я буду в аэропорту через час, я уже бегу…
Клара молчала.
— Хорошо, — продолжал я, ища глазами джинсы, — скажи, когда ты вернешься? Я буду тебя встречать. Поведу в лучший ресторан, и мы всю ночь будем пить шампанское и танцевать. Ты ведь любишь аргентинское танго, правда?..
Она снова улыбнулась, я чувствовал это по ее дыханию.
— Люблю! Жаль только, этого никогда не случится.
Черт бы побрал этих мудрых по жизни баб, все-то они понимают! Но так просто согласиться и тем признать поражение я не мог.
— Постой, не руби с плеча, надо поговорить…
— Этим мы с тобой и занимаемся! — В трубке фоном зазвучал неразборчивый голос диктора. — Слышишь? Посадка на мой рейс… — Заспешила: — Нет-нет, пожалуйста, не перебивай! Сможешь найти дом, где у меня студия? У консьержки тебя ждет подарок. Не уверена, что ты помнишь портрет Воллара кисти Пикассо, я эту его манеру не люблю, но уж больно она тебе подходит. Писала по памяти утром, сразу как ты ушел…
Видно, чем-то я Пабло здорово насолил, что он меня преследует. Надо было что-то сказать, и я сказал:
— Все, кроме голубого периода, у него помойка! А в чем, собственно, фишка?..
— Сам увидишь, — ушла от прямого ответа Клара, но после паузы добавила: — Ты весь состоишь из острых углов…
— И ты, — усмехнулся я, — побоялась уколоться?
Она еще немного помолчала.
— Да, — сказала тихо, — испугалась. Не все раны зажили…
— Вот и получается, что Клара у Карла украла…
Но договорить банальность не пришлось, трубка, как пишут в плохих романах, умерла в его руке. Я тут же перезвонил, ответа не было. Диктор любезным голосом сообщила, что на свете есть много доступных женщин, но Клара к ним не относится. Я и сам об этом догадывался, набрал номер еще раз, ответ был тем же: недоступна. И тут, вдевая ногу в штанину, я понял, что такое смерть. Понял просто и очень буднично, как приходит она сама. Эта обыденность и есть самое страшное и непонятное. Был человек… и нет его! Нигде нет. И что бы ты ни делал, как бы ни лез из кожи, ничто не повторить.
Удивительно, но понимание того, что в моей жизни никогда больше не будет Клары, было на редкость болезненным. Пусть я о ней не думал, она всегда должна была быть рядом, только руку протяни. Опустился, опустошенный, в кресло, закурил. Не первый раз, и уж точно не последний, я терял человека, но уход из моей жизни этой женщины казался мне чудовищно несправедливым. Он вобрал в себя всю горечь, что я испытывал годами. О потерях стараешься не думать, прячешь их по дальним углам, но время спускает курок, и ты вспоминаешь имена, видишь глаза, слышишь обрывки разговоров. А посмотришь вокруг — пустыня! Ветер несет песок, заметает следы. Барханы могил тянутся до горизонта. И первой в череде потерь — Варя…
Не то чтобы часто, но иногда, думал я, разглядывая в зеркале свое лицо, человеку надо справлять по себе поминки. А если не по себе, то по тому парню, каким ты был. Нанес на щеки и подбородок мыльную пену и взялся за бритву. Собирать свою личность по кускам, вспоминать пережитое, восстанавливать связь с самим собой ребенком, юношей, взрослым. День за днем, конечно, не удастся, хотя бы год за годом. Восстанавливать в памяти: чего хотел, о чем думал, к чему стремился. Получится череда стоящего себе в затылок тебя, а это шанс понять о себе нечто главное. Одеколон приятно пощипывал кожу. Тщательно причесался и начал одеваться.