Канцлер Румянцев: Время и служение
Шрифт:
Милостивый государь мой Франц Павлович!
Получив от Министра внутренних дел для сведения копию с указа, которым Ваше Превосходительство назначены для осмотра нового местоположения городу Черкасску, я испросил у Его Императорского Величества дозволение поручить Вам, Милостивый Государь мой, обозреть Таганрогский порт, который, как известно, по связи с Южными Губерниями и с Каспийским морем представляет неоспоримые выгоды для Черноморской торговли. Предмет вашего обозрения определяю тем, чтобы улучшить Порт, приближа оной к самому Таганрогу, и отнять настоящие неудобства, стесняющия в теперешнем положении стремление торга; ожидая от Вашего Превосходительства прямых познаний в сем деле и дружеских советов тем с большей уверенностию, что таковым препоручением вы предпочтительно занимались и при покойной Государыне Императрице. На сей конец для ваших соображений нужным считаю приложить относящиеся до той же материи бумаги Таганрогского военного Губернатора Дашкова и Члена Департамента
Когда вы будете на Дону для исполнения данного вам от Государя Императора препоручения, я представляю ближайшую возможность вам обозреть и реку Донец. Слободский Украинский Губернатор представлял о расчищении Донца для судоходства, а феодосийский военный губернатор сие судоходство считает единым средством к тому, чтобы отвратить в Феодосии дороговизну отапливания. Предложив сии бумаги по Высочайшему Повелению на рассмотрение Департамента Водяных Коммуникаций, я желал бы ускорить решение оных, поручая их Вашему Превосходительству, как Члену, заслужившему отличное уважение от самого Департамента.
В таковом же точно намерении обращаю к Вашему Превосходительству проект отставного капитана Носицкого о соединении Кумы с Каспийским морем, по Высочайшему Повелению мною предложенной также к рассмотрению Департамента Водяных Коммуникаций. Сие занятие, перенося вас к Каспийскому морю, само собою уже приближает Вас, Милостивый Государь мой, к гораздо важнейшему и давнему проекту; я хочу сказать о соединении Каспийского с Черным морем, посредством сообщения Волги с Доном. Приведите, Милостивый Государь мой, недокончанныя в рассуждении сего сведения в ту положительную ясность, чтобы после ваших трудов осталось только приступить к самому делу.
Озаботив Вас толикими предметами, я должен бы пенять на свою нескромность, что не всё еще кончил с Вашим Превосходительством, если бы не связывала меня к дальнейшим препоручениям собственная ваша неутомимость по службе и если бы ваши разговоры не поставили меня на самую мысль. Вы располагались ехать не иначе, как начать обозрение с Днепра. Следуя на пути вашем, встретите производящуюся расчистку днепровских порогов, которая, как доходят до меня неприятные слухи, идет медленно и не с желаемым успехом. Если при местном вашем осмотре действительно найдется справедливым то или другое, прошу вас, Милостивый Государь мой, с откровенностью отписать ко мне, дабы мог я восстановить порядок работ, начав переменою самого тамошняго начальника.
В прочем с истинным почтением честь имею быть всегда
Вашего Превосходительства Покорнейший Слуга.
Подлинною подписано
Граф Николай Румянцев
№ 2569 Сентябрь 21 дня 1804 года.
Приложение IV
К графу Николаю Петровичу РумянцевуМитава 1/13 февраля 1805 года
61
Будущий король Франции Людовик XVIII.
Я очень рад, любезный граф, что нашел случай поговорить о дружбе моей к вам, прибегнуть к вашей и выразить вам доверие и уважение, которые услаждают для меня воспоминания о Намюре [62] . Без предисловий приступаю к делу. Среди многих огорчений, испытываемых мною, есть одно, которое тем тяжелее других, что терпением его не одолеешь. Близ меня находятся двое верных слуг, сказал бы я другому, а вам скажу, любезный граф, два друга, которых положение беспокоит и крайне тревожит меня. Один из них Даваре; при имени этом сердце ваше всё уразумеет, но не к одному сердцу обращаюсь я. В нем вы видите друга моей молодости, человека, освободившего меня от заточения, помогавшего мне переносить испытания, бывшего весьма сносным в ту пору, когда я не был наследником престола. Подумайте обо всем, что произошло с того времени, вспомните, как он держал себя посреди политических бурь; находясь постоянно со мною, когда я уже был королем, он при всяком случае высказывал мне правду, какова бы она ни была, давал разумный и честный совет, ободрял меня или даже сам плакал обо мне. Судите, как он должен быть дорог моему сердцу. Другой, архиепископ Реймский, почтенный старец, единственный из друзей моего отца оставшийся в живых… Он служит образцом французскому духовенству, ограждает от позора знатное имя, запятнанное одним из недостойных потомков его рода.
62
Намюр — город на территории современной Бельгии, рядом с Кобленцем, где находилась главная квартира изгнанных французских принцев в начале революции. Там при
Приятно мне искренно беседовать с моим любезным и уважаемым Николаем Петровичем. Беседа эта перенесет нас в дни молодости. Да будет ему известен главный повод поездки моей в Швецию и сближения с братом моим. С его согласия я решился обнародовать отзыв, составленный мною на пути; в нем я высказываю чувства и правила, которыми я постоянно руководствовался, взывая на суд и обличая тирана. Не медля намеревался я обратиться с этим заявлением к моему народу; но увы, любезный граф, я опасаюсь снова быть всеми покинутым. Без опоры в этом предприятии, не имея денежных средств для обнародования их во Франции, при бдительности тирана, какой же успех может иметь мое заявление и какая участь ожидает его?
Как бы то ни было, архиепископ Реймский и граф Даваре, не страшась ответственности, имели честь подписать вслед за мною этот акт, который неизбежно дошел до сведения Петербургского и Лондонского кабинетов и всех моих приверженцев, побывал в руках у множества лиц и потому, буде даже не удастся его обнародовать (чего не без основания следует ожидать), все же о существовании его и подписях дойдет весть до Корсиканца. Тут ясно для всякого, что друзья мои подвергнутся неистовству человека, который жаждет мести, не разбирая средств для удовлетворения ее.
Однако, скажут мне, разве вы сомневаетесь в их безопасности во владениях Императора? Но дело идет не о настоящей минуте. Даваре постоянно хворает, со времени опасной болезни, от которой он чуть не умер в 1801 году, и, несмотря на необходимость проводить зиму в теплом климате, до сих пор не решается ехать и не решится, пока будет продолжаться настоящее положение дел. Архиепископу почти 70 лет; по слабости сложения ему следовало бы жить в теплой стране, но он не отваживается уехать отсюда. Мне следует предвидеть другие обстоятельства. Есть одно, о котором другому я бы не заикнулся, но для вас я думаю вслух. Настоящий кризис не есть последний. Он может разрешиться миром наподобие предшествующих (ибо есть ли что надежнее вблизи вулкана), хотя вследствие этого мира Европа и будет наслаждаться обманчивым спокойствием в течение нескольких лет. Тогда можно было бы предположить, что Узурпатор, достигнув высоты величия, не стал бы обращать внимания на врагов, не имеющих средств верить ему, и что никому не воспрещалось бы ехать туда, куда призывают его забота о здоровье и собственные дела. Но разве Корсиканец когда-либо теряет из виду месть? Даваре и архиепископ нынешним летом подписали донесение об ужасном деле касательно отравления. Это известно узурпатору. Если мои несчастные друзья, положившись на обманчивую безопасность сносной зимы, не обретаемой в России, и Бонапарт предположит, что они лишены опоры, я уверен, что обоим им, особенно Даваре, будет предстоять участь герцога Энгиенского, ежели ему будет известно, что они находятся под могущественным покровительством императора Александра, он нехотя уважит такую защиту и друзьям моим можно будет жить спокойно. Итак, покровительство для моих друзей составляет предмет самого пламенного моего желания. Перейдем к тому, как устроить это дело.
Даваре достоин милостей Императора: он командор ордена Св. Иоанна Иерусалимского в Русском приорстве. Будучи моим гвардии капитаном, он в течение трех лет находился во главе ста дворян, моих лейб-гвардейцев, преданных воинов Императора; все офицеры этого полка были генерал-майорами. Наконец, у него хранится письмо от императора Павла, самое лестное, какое когда-либо получал дворянин от великого государя. Вследствие этих данных, а равно и исключительного положения, в котором он находится, я не без основания могу рассчитывать на великодушие Императора в отношении к нему, прося назначить его генерал-лейтенантом своей армии. Чин этот он получил бы во Франции, благодаря своему положению, летам и заслугам; скоро 23 года как он был произведен в полковники на поле брани. В то же время, благодаря счастливому обстоятельству, я надеюсь легко выхлопотать эту милость, прося ее также для одного из моих приближенных, которому я очень рад бы был выхлопотать отличие и оказать услугу и благодеяние, которое он вполне достоин. Герцог Граммон, как и Даваре, командор и т. д., капитан моей гвардии, так как он исправлял эту должность при короле, брате моем, быв начальником ста дворян, любивших Россию не менее Франции. Выражаясь по-военному, несправедливо бы было одного наградить, а другому не оказать заслуженной милости. В отношении политики труднее было бы оказать милость лишь одному лицу, именно такому, к которому Узурпатор питает особенную ненависть, между тем как Император весьма легко может облагодетельствовать двух лиц, одинаково достойных награды. Вы понимаете, что ни тот, ни другой не станут злоупотреблять полученной милостью и не загородят дорог воспитанникам и преемникам Задунайского [63] .
63
Петр Александрович Румянцев-Задунайский, отец Николая Петровича Румянцева.