Кандидат

Корнеев Роман Александрович

В голосе Ковальского звучал самый неподдельный азарт. И это открытие стало для Джона новой загадкой.

Впрочем, идти оставалось немного, по курсографу — всего километра два, потом откроется вид на впадину, где, согласно первоначальным данным, и должна была упасть злосчастная капсула или что там. И теперь никакая усталость не помешала бы когорте достичь своей цели. Подумать только, на глайдере они здесь были бы за полчаса.

Сколько они сюда добирались? Окончательно сошедшие с ума биологические часы отказывались ориентировать Джона во времени, следовые же имплантаты, как и их носитель, до звона в голове поглупевшие после того,

как погасли последние следы инфоканалов, показывали теперь ерунду. Если верить этим цифрам на полупрозрачном кристалле покачивающейся перед глазами панельки, сейчас было одиннадцать утра по местному времени. Штаа уже должен подбираться зениту.

А они все — грузиться в шлюпку.

Смешная шутка. Джон милостиво усмехнулся, самой неприятной из своих улыбок.

Он уже почти научился не замечать не прекращающегося тревожного шевеления в уголках глаз, эта потусторонняя жизнь покуда никак себя не проявляла, так что проще было не обращать на неё внимания. В небе же с каждым часом начинало проявляться нечто похожее, только совсем иное по масштабам.

Едва заметные контуры пепельно-седых протуберанцев всё той же неизвестной природы вальяжно прокатывались по чёрному небосводу, заметно искажая своими телами звёздный рисунок, будто сделаны были из живых, текущих водяных струй, на просвет дрожащих и быстрых.

— Вопрос. Моя следовая сбоит, или сейчас правда?..

— Одиннадцать ноль восемь.

Джон чуть не поперхнулся глотком витаминного раствора.

— Но тогда Штаа должен быть…

— Там.

Всё так же, не оборачиваясь, Ковальский вскинул руку и указал на участок неба, ничуть не более светлый, чем остальные.

— Но погоди, как…

— Впервые я заметил несоответствие, когда пытался проверить координатную сетку по звёздам. Они больше не движутся.

Джон посмотрел на небо, пронаблюдал видимое глазом перемещение накрытой, как линзой, очередным «протуберанцем» целой звёздной группы, и только тут понял, что имел в виду Ковальский. Аракор как будто прекратил своё вращение вокруг оси. Утро потому и не наступает… вот же бредятина.

— Как такое… как такое может быть.

— Доберёмся — сам для себя решай, Алохаи.

Джон поморщился. Новый Ковальский был ещё хуже старого. Почему молчат остальные, почему молчит сержант? Впрочем, ответ на последний вопрос ему был не нужен — Оденбери шёл замыкающим, и выглядел так, будто его груз был в несколько раз тяжелее их. Что-то Джону подсказывало, что так оно и было.

Так. Нужно собраться. Если они все сейчас разбредутся в своих мыслях кто куда, у когорты не останется шансов.

Джон по новой уставился в спину Ковальскому, словно пытаясь взглядом выцарапать его оттуда, из-под скорлупы биосьюта, достать наружу, вывернуть наизнанку и тогда уже рассмотреть получше.

Что он знает обо всём происходящем, что он знает — и скрывает.

Как вообще можно что-то нарочно скрывать в подобной обстановке?!

Ковальский тут же обернулся на этот его немой крик, словно и на этот раз Джон, по старой привычке, произнёс свой риторический вопрос вслух. Только на этот раз он уж точно — молчал.

С такого расстояния под забралом надвинутого капюшона не было видно глаз, но догадаться, что означал этот взгляд в упор, было нетрудно даже для измордованного бесконечным переходом Джона.

У Ковальского хватило бы сил уйти отсюда задолго до их прихода. Куда угодно на этом нескончаемом белом просторе.

В любом направлении, лишь бы подальше отсюда. Но он остался. Потому что знал, что они не послушают его совета и пойдут за ним. Ничего не мог поделать, а потому остался.

Более точно прочитать эмоциональный фон проводника у Джона не было сил. Но теперь вопроса, почему молчит Ковальский, у него не оставалось. Ему нужно что-то показать, иначе они не поверят. Просто не поверят, и тогда у них всех станет ещё меньше шансов.

Потому — оставалось ждать, молча перебирая ногами, стараясь не обращать внимания на болезненную отдачу в суставах, когда недостаточно приработанный экзоскелет спешил опередить уставшие человеческие мышцы, опасно дёргая натруженные сухожилия.

Им нужно отдохнуть, иначе скоро идти дальше будет некому. Думая так, последние полчаса пути Джон даже ни разу не взглянул на схему курсограммы, транслированную им со следовой обвязки биосьюта Ковальского.

Капсула возникла среди марева призрачных щупалец, как звёздная лаборатория астростанции, выныривающая из недр короны угасающего солнца — с напряжённой вальяжностью уцелевшего на самом краю гибели, но уверенного в своих силах чемпионам. Вот только что расступились вдали сплетения чужеродного тумана, едва обрисовался тёмный контур на мерцающем снегу, и вот она уже рядом, громоздкая, изношенная, как чёрной коркой покрытая наплавленной атмосферной гарью. Но вертикально стоящая, целая, а не разбросанная на сотни метров вокруг.

Когорта остановилась, не произнося ни слова.

Капсула не висела, как положено по штату при посадке вне шлюзового дока, на гравидиспенсерной подвеске, а всей своей тридцатитонной массой опиралась на аварийные распорки тамбур-лифта. Третьей точкой опоры служил он сам, распахнутый настежь, неосвещённый, пустой и мёртвый.

Как и сама капсула.

Но главное открытие было куда важнее возможной трагической гибели экипажа, спасением которого и должны были они заниматься. Что стало с человеческим экипажем, а капсула явно относилась к флотовым регистрам ГС, сейчас узнать сколь-нибудь достоверно не представлялось возможным по одной простой причине. Капсула была мертва очень и очень давно.

До Джона наконец дошло то, что вертелось на языке ещё на пересадочной станции, где они безуспешно пытались запустить генераторы глайдеров. И треснувшие купола, и сами глайдеры выглядели не пострадавшими от воздействия этих злосчастных спор, чем бы они ни были. Они выглядели несколько лет бесхозно простоявшими под нейтринным дождём Штаа. Именно на это намекал ему Ковальский.

Если так… капсула, сделанная по куда более серьёзным требованиям к пассивной безопасности несущих конструкций и выносливости агрегатов, чтобы принять подобный вид, должна была провести на поверхности Аракора сотни, если не тысячи лет.

Джон в нерешительности заглянул в тамбур-лифт, нашлемное освещение не понадобилось — чтобы разглядеть нужные детали, света хватало. То, что не было покрыто спрессованным в многослойную стеклянную корку снегом и изморозью, обнажало слой н-фазного коллоида, вальяжными сталактитами свисавшего с несущих балок. Стоило Джону переступить с ноги на ногу, как вслед за снежным скрипом внутри нависающей над ним конструкции раздался различимый протяжный хруст на самой грани нижнего спектра слышимости. Эта капсула могла развалиться от слишком сильного порыва ветра, чудо, как она вообще до сих пор устояла.