Каникулы в Простофилино
Шрифт:
Не в силах сдержать ревности, Мила закатила скандал у новогодней елки, и пришлось Антону Петровичу откровенно побеседовать с девочкой. Разговор вышел тяжелым, отец признался в адюльтере. Мила впала в депрессию и полгода хмуро отворачивалась от папы, но потом вроде бы все наладилось.
Об Эльзе Генриховне и Вадиме в семье Каркиных старались вслух не говорить, но в день кончины парня Антон Петрович нарушил неписаное правило.
– Вадя умер, – чуть слышно сказал отец Миле, вернувшись из клиники.
И тут внезапно выяснилось, что дочь в курсе всех дел.
– Ну и к лучшему, –
Чего-чего, а жалости к брату у Милки не было ни капли. С раннего детства она ненавидела мальчика, который отобрал у нее часть любви папы. Впрочем, не в одной любви было дело.
За полгода до гибели Вадима Антон Петрович позвал к себе Милку и сказал:
– Вадим, сын Эльзы Генриховны, станет одним из управляющих фирмой.
– Ты сошел с ума! – закричала художница. – С какой стати?
– После моей кончины бизнес отойдет вам, – торжественно объявил Антон Петрович, – Вадик должен учиться.
– Кому вам? – подскочила Милка.
– Тебе и Вадиму.
– Он никто! – возмутилась Мила.
– Вадим мой сын, – твердо заявил Каркин, – и я обязан о нем позаботиться.
– Значит, я останусь в нищете, чтобы невесть кто кушал черную икру? – вспылила Милка.
– Бизнеса хватит на двоих, – не дрогнул папа. – А если не переругаетесь и продолжите дело, оно и дальше покатится. Это мое окончательное решение, и обжалованию оно не подлежит. У меня здоровье уже не то, вдруг что случится. Так что пусть Вадя учится, ему управляющим становиться.
Мила вылетела из кабинета багровая от злости, обида захлестнула ее с головой. Но потом Вадим умер, и Людмила стала единственной наследницей фирмы и накоплений.
Похоронив Вадима, Эльза разительно изменилась. Вскоре она усыновила Якова… и начала заниматься «убийственным» бизнесом. Сама Эльза Генриховна в деньгах особо не нуждалась, она пеклась о Яше, мальчике, который, чего греха таить, в последние годы стал ей ближе и родней сына. Ради благополучия Якова Эльза была безжалостна и не прощала должников. Тех, кто, как Мирра Лыкова, не сумел вовремя расплатиться, она ставила перед дилеммой: либо в трехдневный срок вносите долг, либо прощайтесь с жизнью…
– А Мирра жива? – с надеждой спросила я.
– Сейчас она в больнице, – ответил Олег, – врачи надеются на благополучный исход. Хотя в случае с Миррой не очень уместно употреблять слово «благополучный», придется ей жить с мыслью о том, что она из жадности убила мужа.
– Ее привлекут к суду?
– Прямых доказательств вины нет, – мрачно ответил Куприн, – одни косвенные улики. Эльза мертва. В подушке корень некоего растения? Объяснение простое: приобрели думку в виде мишки в магазине, кто и что в него зашил, никому не известно. Разве люди распарывают купленные подушки и роются в них?
– Почему же Мирра не выбросила думку, не сожгла ее? – запоздало удивилась я.
Олег потер затылок.
– Тут есть один нюанс, о котором ты не знала. Мирра уничтожила злополучную подушку, но недомогание ее не прошло. Когда мы обыскали комнату, то нашли под тумбочкой у кровати Валерия небольшую коробочку вроде освежителя воздуха, и в ней лежал кусок корня. Эльза действовала так: объясняла заказчику, где будет спрятан момбат, а сама велела курьерше незаметно приклеить в доме еще один контейнер. Если деньги после смерти объекта выплачивались без проблем, то курьер вместе со всем барахлом забирал и дубликат ядовитого корешка, а коли клиент хотел обмануть, не возвращал долг и сам уничтожал хранилище момбата, то яд продолжал действовать, теперь уже на него. Просто и эффективно. Курьерам – а мы допросили двух женщин – Эльза Генриховна говорила: «В контейнере специальный консервант воздуха, без него цветы загнутся. Прилепляйте его тайком, а то еще закапризничает хозяин, не захочет воздух в комнате очищать, и растения погибнут. Если такое случится, вы будете отвечать». Вот глупые тетки и старались изо всех сил. Хотя заказчики сами убегали подальше в момент установки момбата, боялись горшков и леек с ядом.
– Неужели Мирра избежит суда? – тупо повторила я вопрос.
– Да, – коротко ответил Олег.
– Но ведь Виолетта рассказывала о преступлении, – засуетилась я.
– И что? Кто видел, как Эльза засовывала в медведя момбат? Есть свидетели ее сговора с Миррой?
– Виолетта говорит…
– А Мирра говорит, – оборвал меня Олег, – что Валерий пил горькую и буянил, что, кстати, подтверждается массой его сотрудников и прислугой. Умер мужик от белой горячки, был кремирован. А еще Мирра утверждает: Виолетта ей завидует, вот и оговаривает. Вопросы есть?
– Надо исследовать пепел!
– Зачем?
– Вдруг момбат оставил там следы!
Куприн протяжно вздохнул.
– Вилка, этот яд не определят. Валерия сожгли в обычном крематории, любой адвокат легко развалит обвинение. Скажет, например, что в урну попали не останки бизнесмена, служитель крематория перепутал прах, да еще и приведет парня, который начнет каяться в содеянной ошибке. Нет, Мирра останется безнаказанной, а сведения о других клиентах Эльза унесла с собой.
– Кто убил Эльзу?
Олег побарабанил пальцами по столешнице.
– Она покончила с собой. Приняла яд, выпив сок ядовитого растения.
– Не может быть!
– Правда. А рядом с телом нашли записку, в которой Эльза Генриховна написала такие слова: «Я виновата лишь в том, что любила. Сначала Антона, потом сына Вадима, затем Яшеньку. Признаюсь в убийстве Лидии Капстынь, она долгие годы пыталась увести у меня Антона Петровича, но ей это никак не удавалось. Теперь, когда Каркин мертв, я отомстила мерзавке. Прощайте. Человеческий суд несправедлив, а божий добр, меня на нем оправдают».
– Но это неправда?
– Убийство Капстынь? Правда. И факт самоубийства подтвержден. Записка написана рукой Эльзы Генриховны. Она лишила жизни Лидию, а потом отравилась.
– Я о любви Капстынь к Каркину. Хотя это не самый важный вопрос, полно других! Из-за чего поругались Антон Петрович и Эльза? Что было в предсмертном письме Каркина? Кстати, где оно?
– Мила сожгла бумагу в камине.
– Значит, не сумеем его прочитать, – вздохнула я.
Олег усмехнулся уголком рта.