Каннибалы
Шрифт:
Люда в самом деле опоздала. Кордебалет, у которого была выписана репетиция в другом зале, уже утекал через дверь. Люда толкнулась пару раз против течения. Надо подойти к этой Беловой, поздравить, сказать что-то приятное или что там еще. Никогда не знаешь. Может, потом замолвит словечко – и Люду на гастролях в Японии, стране самых жирных суточных, поставят на местечко получше, в первую линию. А может, даже и в восьмерку. Лишние деньги? Да что вы! – деньги никогда не лишние, по крайней мере, ей.
Кордебалет все шел и шел.
Надо идти с ними.
Но дорога ложка к обеду. Правильно говорят. Надо пробиться к Беловой. Сказать что-нибудь милое. Произвести первое впечатление.
Люда посторонилась, пропуская выходящих.
– Людка, ты как? – идешь?
– Людка, а ты?
– Я сейчас, сейчас.
Нырнуть внутрь все не удавалось. Большой у нас кордебалет все-таки, подумала Люда не без гордости. Дождалась, когда поток обмелеет. Следом выступала знать – они и здесь соблюдали очередность согласно официальной иерархии: солисты и солистки, первые солисты, затем ведущие солисты. Поприветствовать новую балерину согнали всех.
Последними выходили балерины. Дамы, как всегда, впереди, за ними парни – премьеры. И тех и других в театре было по восемь. Восемь пар. Теперь балерин девять. А мальчиков – по-прежнему восемь. Белова переехала без партнера. Одна лишняя, как в детской игре, когда все под музыку идут вокруг стульев, а стульев на один меньше, чем участников, и надо первым занять место. Только здесь все еще хуже. Парней вообще-то семь, потому что Славик только числится. Вот Маринка теперь зубами щелкает: она же думала, что Славика надежно себе прихватила. Славик рослый, но не тот тип, что называется «летающий шкаф». Мужественность в нем сочеталась с изящной формой рук, ног, манер. Марина рядом с ним и сама смотрелась благороднее, а не как она обычно: избу на скаку остановит. В паре со Славиком ей можно было даже претендовать на «Лебединое озеро». И тут такой облом.
Фотка Славика все еще висела на сайте театра в категории «Премьеры», он даже ходил на утренний класс и даже что-то пробовал репетировать, проверяя, как восстановился после травмы. Но говорили, уже не восстановится никогда. Не физически – морально. Разрыв ахилла. Ахиллово сухожилие в пятке отвечает за толчок от пола и приземление после прыжка. Разрыв ахилла – мерзкая штука: после него потом всю оставшуюся жизнь ступаешь на ногу осторожно. Для мужика – конец карьеры: мужики в балете должны прыгать. Ударные прыжки – главная конфетка для публики. Бедный Славик. А красавчик. Жалко. Вон он там, маячит тоже.
Люда увидела, как Вероника, повернувшись к Беловой спиной, закатила на миг глаза, приоткрыла губы, изображая облегчение после рвоты. На миг. Лицо ее уже было обычным, милым, как будто Люде померещилось. Интересно, а кого Беловой выписали сегодня партнером?
Самой-то Люде ни жарко, ни холодно. Просто интересно. Всегда лучше знать как можно больше. Обо всех. Это Веронике можно делать рожу, какую хочет: ведущая
Люда вытянула шею.
В зал, обдав Люду затхловатыми духами и глядя себе под ноги, проскользнула репетитор солистов Липатова. По виду она напоминала ссохшуюся, сморщенную девочку. Даже проказливую челочку сохранила с тех времен, когда советская Москва бешено аплодировала своей любимице. Никто в публике, в театре ее и по фамилии не называл – только Лилечка. Сейчас, на пенсии, она проходила свои когда-то коронные роли с молодыми балеринами. Как тренер при спортсменах. Всегда подскажет («головку повыше»), поправит («ручку сюда»), похвалит.
Липатова села на низкую скамейку у самого зеркала, обернувшись на отражение, поправила челку, потом заложила изящную ножку за ножку – и принялась разглядывать свою лакированную туфельку с каблуком «кошачья лапка». Медовым голоском прошептала:
– С дуэта начнем. Поддержки проверим.
На Белову она не смотрела. Это Люда засекла.
Концертмейстер за роялем тут же напустила на себя рабочий вид. Выдернула из-под задницы завернувшийся подол. Зашуршала нотами, отыскивая дуэт.
Потянулись к выходу и премьеры. Как? – удивилась Люда. Ведь дуэт?
Белова, видимо, тоже удивилась. Настолько, что это отразилось у нее на лице: она, как собачка, смотрела на каждого. «Вот дура», – пожалела ее Люда.
Джентльмены сочувственно кивали, у каждого было, что сказать:
– Даш, прости, именно сегодня не могу – иду больничный брать: ребенок заболел, жена позвонила, домой срочно ехать надо. (Ответ сочувственный.)
– У меня уже выписана репетиция в другом зале. (Пожатие плечами.)
– Все вопросы к тому, кто расписание такое составил. (Ответ надменный.)
– Нет, точно не я. Меня сегодня на спектакль не вызывали. (Ответ безразличный.)
Остальные не стали ломать голову, не сказали ничего – просто вышли.
Белова осталась одна. Растерянно оглянулась. На Липатову – но та сидела изящной кисой: глядела в пространство перед собой пустым лунным взглядом. Потом на концертмейстера – та стала пунцовой.
На пюпитре – дуэт. Спектакль – сегодня вечером. Впервые Белова танцует в Москве. А партнера нет.
Люда тут же юркнула за дверь. В такой момент лучше вообще не показываться на глаза. И не показывать, что ты – видела. Никто не любит, когда кто-то видит их позор.
Люда припустила по коридору и вскоре нагнала остальных. В зал она вошла в общем табунке, и Вера Марковна заверещала:
– Кто там последний идет? В лифте родилась и выросла, что ли? Дверей никогда не видела? Дверь закрой!
Люда встала на свое место в четвертой линии.
Даша понимала: соображать и действовать надо быстро. Здесь и сейчас. От этого «сейчас» решится, как у нее будет «здесь». Но мысли скакали и путались. Хотелось плакать. Она умела не плакать.