Каныш Сатпаев
Шрифт:
Разве это не жестоко? Столько лет мечтать о приобретении истинных знаний и на последнем году прервать учебу так неожиданно. Да еще с таким суровым приговором.
Каныш выписывается из больницы. Уже дано знать о случившемся в Баянаул, в ожидании транспорта томительно тянутся дни.
Из воспоминаний Каныша Имантаевича:
«Это было осенью 1917 года. Холодный день. Пронизывающий ветер с песком. Доктора не помогли мне ничем. Тяжело на душе. Я уже подумывал об отъезде.
Время шло к вечеру. Я отправился из семинарии к дому Абикей-ага с книгами, которые намеревался захватить с собой в аул. На углу встречаю человека с бледным лицом. Ясноглазый, среднего роста, худощав.
— Здравствуй, братишка. Ты не сын Имеке-аксакала? — спросил он неожиданно.
Вроде знакомый, только не знаю, где я его раньше встречал.
— Да, я Каныш,
— А я Султанмахмут Торайгыров. Если располагаешь временем, зашел бы ко мне вечерком, — и назвал свой адрес.
— Хорошо, Султа-еке. Зайду.
Он жил на квартире у одного татарина. Я зашел к нему поздно вечером. На столе стопки бумаг, книги. Султа-еке был рад моему приходу.
— Каныш-шырагым9, у меня нет основательного образования, я рос без школы. И в русском не особенно силен. Прочти мне некоторые места из этой книги, которые я укажу, и переведи их содержание если не дословно, то хотя бы в общих чертах, — сказал поэт, протянув мне толстую объемистую книгу, обернутую желтой бумагой. Я пролистал ее. Некоторые строки подчеркнуты. Начал читать про себя. Вроде на русском языке написано, знакомые слова, но понять смысл их с первого раза оказалось не так-то просто. Пришлось прочесть снова. И только тогда смог кое-что разобрать, и то почти интуитивно. Начинаю пересказывать. Султанмахмут-ага не просто слушает, а записывает. Так мы просидели около двух часов. Вдруг обоих захватил сухой кашель, должно быть, чад керосиновой лампы подействовал.
Это послужило поводом для того, чтобы излиться друг другу о скорбях своих. Поэт тоже болел этим страшным недугом...
После этого мы встречались еще два раза. В последний вечер Султа-еке, зная, что я уже еду в аул, принял меня с хорошим угощением. В один из моментов, когда хозяин вышел в переднюю комнату, я, не в силах удержать свое любопытство, быстро развернул обертку, под которой были и первые страницы книги, столь тщательно изучаемой поэтом, широко известным в степи. На титульном листе стояло: «Капитал. Критика политической экономии. Сочинение Карла Маркса. Том первый, С.-Петербург, 1872 год».
В тот же вечер Султа-еке меня благословил на дорогу домой.
— Не забывай мечту свою, — сказал он мне на прощание. — Она не только твоя, это давнее стремление всего нашего народа. Только через просвещение, только через него лежит путь к нашему благополучию в будущем. Но, для того чтобы учиться, нужно хорошее здоровье. На что годен сокол без крыльев?..»
Наконец прибыл долгожданный провожатый из аула. В середине октября Каныш снова держит путь к родной зимовке.
Об октябрьских событиях в далеком Петрограде Каныш узнал с большим опозданием — номер семипалатинской газеты с этим известием попал в Айрык, уже когда новая власть успела укрепиться. К началу 1918 года большевики установили свой контроль и в Степном крае. «Известия Семипалатинского Совета депутатов рабочих и солдат» стали для жителей аула единственным источником сведений о происходящем в мире. Раз в неделю Имантай посылал в Баянаул верхового за почтой, и первым, кто получал газету для прочтения, был Каныш.
Состояние его в ту зиму по-прежнему оставалось критическим. Болезнь долго и цепко держала его. Нурлан Касенов рассказывает об этом периоде жизни своего молочного брата: «Каждый вечер, когда я или мой отец седлали коня, чтобы сторожить табун нашего аула, мы привязывали к седлу торсук10 с кумысом, туда же опускали казы11 и кусочек лекарственного снадобья величиной с воробьиное яйцо. И целую ночь, пока мы сторожим табун, кумыс взбалтывался в торсуке. Бывало, утром Имантай-ата сам отвяжет его и несет Канышу. Поверьте, от казы оставалась одна кость. А снадобье вовсе растворялось. И знаете, лекарство подействовало. Через два месяца наш больной не только встал с постели, но мог даже ездить верхом...»
До полной победы над недугом было еще далеко. Но настроение юноши намного улучшилось, он вновь ощутил знакомую жажду жизни, знаний. По свидетельству Тармызи Имантаева, Каныш усердно принялся штудировать книги, привезенные из библиотеки семинарии, чтобы сдать экстерном экзамен за четвертый курс. А кроме того, устроил в своей комнате настоящий класс — собрав сюда ребятишек аула, он обучал их грамоте и счету.
II
Наступила весна. Солнце греет все сильнее. Пастбища покрылись нежно-зеленым ковром. Над озерами шум бесчисленных крыльев — возвращаются перелетные птицы. Аулы отправляются на джайляу.
И у Каныша на сердце светло. Словно солнечный луч играет внутри. Забыты осенние невзгоды, долгие дни болезни. Душа рвется
На этом договорились. Когда аулы тронулись на джайляу, Каныш с Нурланом выехали в Семипалатинск. Успели как раз к сроку. Сдачу экзаменов экстерном Сатпаеву разрешили. И он, хорошо подготовившийся за зиму, успешно выдерживает испытания по всем предметам.
И вот у него в руках аттестат об окончании учительской семинарии. Нурлана удалось уговорить отправиться назад одного. Пообещав не задерживаться надолго в городе, Каныш сознавал в душе, что вернется в аул не скоро. Единственным желанием его было учиться дальше, получить высшее образование. Но в Семипалатинске не было институтов или университета. Значит, оставалось ехать в другие, дальние города. Знающие люди хвалят томские вузы, прежде всего технологический институт.
Однако, наведя справки, Каныш обнаружил неожиданную преграду. Оказалось, что по аттестату семинарии в вузы не принимают. Что оставалось делать? Ехать обратно в степь, жениться и преподавать в одной из аульных школ? Не об этом ли он мечтал в юные годы?
Выбора не было. Приходится возвращаться в Баянаул. И Каныш, уже смирившись с неизбежностью, заходит в губернский отдел народного образования за направлением. Недавно губоно объявил через газету о приеме в неограниченном количестве образованных казахов для работы в аульных школах.
— Товарищ Сатпаев, вам преподавать не в аульной школе. Ваши знания нужны здесь, на курсах мугалимов, — сказали ему.
Выяснилось, что в Семипалатинске открываются двухгодичные курсы учителей. Для них не хватало квалифицированных педагогов. Аттестат семинарии был в глазах руководства губоно вполне солидным документом. И Каныш не задумываясь соглашается остаться в городе.
Из воспоминаний Дуйсебая Есенжолова, слушателя курсов мугалимов:
«...Естествознание нам преподавал Каныш Сатпаев. В то время еще не существовало учебников, а те, что имелись на русском языке, были не по зубам нам. Поэтому мы ловили каждое слово преподавателя. В аудиториях холодно, поэтому на занятиях мы сидели в верхней одежде — одевались, конечно, кто во что горазд. Как сегодня помню: Каныш в своей любимой кожаной тужурке, волнистые волосы зачесаны на пробор, широкий лоб, проницательный взгляд. Он казался едва ли не моложе всех нас, курсистов. Ведь мы были собраны со всех концов губернии, без ограничения возраста, лишь бы немного разумели грамоту. Помню, как нерешительно он заходил в аудиторию, вежливо здоровался. Когда он улыбался, становились видны ровные крупные зубы. В аудитории воцаряется тишина. Лектор искусный, объясняет свой предмет с увлечением, будто сказку слушаешь...»
Калиакбар Туребаев, выпускник тех же курсов:
«...Знаю, Каныша Имантаевича и в то время отличали широкие познания. Судите сами: заходил он в аудиторию с одной-единственной книгой, да и то при объяснении не открывал ее — целый час без запинки рассказывает нам очередную тему. Мы были в то время настоящими неучами, думаем: «Каков этот Сатпаев, целый учебник наизусть знает!..»
Слушатели курсов не подозревали, что их «всеведущий» наставник сам прилежно учится — в ту зиму Каныш, не откладывая, принялся готовиться к поступлению в вуз. Ему необходимо было основательно пополнить свои знания по математике, а также изучить один из иностранных языков. При условии успешной сдачи этих экзаменов он мог с аттестатом семинарии поступить в любое учебное заведение Томска.
По математике с ним занимался Гарифолла Ныгметуллин. Когда совершилась Октябрьская революция, он заканчивал Сибирский технологический институт. И отличник учебы, увлеченный просвещенческой идеей, на время оставив учебу, возвратился в родной город, чтобы принять посильное участие в революционных преобразованиях. Естественно, что такой человек с охотой откликнулся на просьбу Каныша. В течение почти полутора лет Ныгметуллин бескорыстно делится с питомцем своими знаниями. Он же помог ему найти преподавателя английского языка.