Капитал (сборник)
Шрифт:
– Жена, дети есть? Последний день живут!
Надоел он. Скорее бы станция.
По очереди появились двое граждан. Один в меня плюнул, второй, любовно подмигивая мне, стал громить пленника ботинками. Прогнал обоих.
Пока я умиротворял общественность, парень присел на корточки, уткнулся в своих будущих потомков и сказал:
– Мама!
Оказалось, что между ног он просунул телефон.
– Меня милиция забрала, пытают и выкуп требуют!
– Стервы! Казнить их! – откликнулась по громкой связи мама-яблоня.
Поезд
Минутной остановки мне хватило, чтобы высадить парня с той нежностью, с какой у него был шанс не разбиться о перрон. Оля принесла его вещи. Одежду, сумку и коробку с телевизором. Их, целые и невредимые, я выбросил уже на ходу поезда.
– Устал! – сказал я, припав к столику. – Видно, правда, становлюсь ментом. Надо было просто в тык ему настучать.
– Не думай, – сказала Оля.
– Плохо! – тяготился я. – Если он заявит, то меня хватятся. Придётся выйти до Иванова.
Она тоже утомилась, и полчаса мы чокались по половинке и вспоминали, как познакомились. Полгода назад я гастролировал в питерском поезде. Ментовку для усыпления жертв ещё не одевал, ездил зайцем, наудачу. В один из рейсов я лоб в лоб столкнулся с парадом ревизоров и милиции, которые делали совместный обход. Имея в карманах шесть телефонов, я поспешил подальше от этого торжества добра и справедливости. В конце поезда я понял, что конец и карьере.
Напоследок я пошёл покурить в рабочий тамбур. Там… при трёх открытых дверях, в том числе и переходной, обдаваемая сногсшибательными весенними сквозняками стояла странная проводница. Красота, тонкая сигарета и клыки.
– Я тоже люблю смотреть вслед, – сказал я, яростно чиркая зажигалкой.
– Наша природа нравится, только если остаётся позади, – ответила она охотно.
«Какая-то дура», – подумал я и искренне попросил:
– Спрячь меня.
То, что она сделала вслед за этим, я считаю непонятным до сих пор. Протянула руку, помяла мой зад и сказала:
– Нормально.
Она спрятала меня в рундуке и сверху накидала железных табличек «Иваново – С. – Петербург», «С. – Петербург – Иваново».
С тех пор, на каком бы направлении Ольга не работала, мы вместе. Забавно, но у неё тоже есть семья. Может быть, и хорошая. Почему бы нет. Она за счастье загрызёт.
– Всё, – тяжело говорю, вставая. – Отработаю поезд и сойду в Тейково.
– До Иваново всё-таки боишься? – с тоской и вызовом спрашивает она.
– Бережёного бог бережёт.
– Ого! Бога помнишь? Забираешь у людей то, на что им жить…
Я уставился на неё глазами младенца.
– Ты взбесилась?
– Иди, божественный.
– Ведьма зубастая! – тихо, но слышно бросил я и проворно задвинул за собой дверь.
Первый раз я так с Ольгой. Зря!
2.
Следующую восьмидневку я, гордый, не звонил ей. Она позвонила сама.
– Не езди, сиди дома, – без приветствия сказала Ольга перчёно.
У
– Ты прости… – произнёс я, сглотнув подступившую к горлу гордость.
– Дослушай. Тот, кого ты ссадил, подал заявление. Описал тебя и сказал, что ты забрал у него пятьдесят тысяч.
– Что?
– Девки-проводницы говорят, что менты сейчас ездят в каждый рейс. Переодетые. Тебя вычисляют.
– Точно? – ерунду спросил я.
– Чего не ясно? Пока! – и отключилась.
Хорошо, что я откладывал на чёрный день. Прокормиться хватит.
Но Ольга. Разве можно её оставлять без присмотра! Она быстро проверит кого-нибудь другого на упругость. Тут-то меня затрясло.
Делать было нечего, и я пошло запил. Жена поступила мудро. Не бранила и не подпускала к ребёнку. Из благодарности к ней за это я усердно спал.
Просыпаясь, я готовился звонить, пил для храбрости и опять засыпал. И опять она позвонила сама:
– Меня перевели на «Москву – Ярославль». Завтра в рейс. Поедешь со мной?
– Да, – кратко ответил я, потому что длинно бы не выговорил. Выхаживаться!
Пока я спал, ноябрь прыгнул через голову, поддал холода и намёл снега. В гараже я загрузился в бушлат с лейтенантскими звёздочками, постоял, соображая брать ли гражданку, и не сообразил.
В Александров я приехал на электричке и вздрогнул. Наверное, вся Александровская милиция заполонила перрон. И никто даже не посмотрел на меня.
– Что случилось-то? – спросил я того, кто ближе.
– Ничего пока, – ответил тот. – Чемпионат России. Спартачи едут в Ярославль. Сегодня «Спартак» – «Шинник».
Взрослые перестают удивляться? Значит, мне ещё взрослеть, потому что на прибывающий поезд я смотрел, открыв рот. Проводники ехали снаружи вагонов, держась за железные поручни, а из разбитых окон летели свист и бутылки.
Ольга тоже висела на поручнях. Волосы у неё смёрзлись в сосульки и повисли на одну сторону. Я подхватил её на руки, и она улыбнулась мне посиневшими клыками:
– Я приехала.
К нам подбежал усатый майор и спросил, шмыгая носом:
– Девушка! Заявление подавать будете? Или в Ярославле? Если у нас, то оставайтесь.
– Я дальше поеду, – ответила ему Ольга, а я заметил, что усы у майора намокают кровью.
Без разбора ушибая всех встречных о стенки, я довёл Ольгу до служебного купе.
– Водка есть? – спросил её.
– Я хотела в Александрове купить, – сказала она, стуча зубами.
– Жди! И запрись!
Говорится, мол, чтобы стать философом, надо побывать в шкуре осла. Для нашего климата альтернатива – шкура мента. Ближайший магазин оказался забит бычками в красных шарфах, но отступать было некуда, и я занял очередь. Пока стоял, считал сзади пинки. Ближние били коленом, а дальние доставали пыром, больнее. Кто-то находчивый полил мне за шиворот пива. Что мне было сказать им? Я не мент, просто оделся? Тогда бы и шутки кончились.