Капитал (сборник)
Шрифт:
Я говорю, что плакал, хотя – без слёз. Удерживал их, часто моргая. Я плакал внутри, в груди, в горле, до ломоты в ушах. И необходимую мне яичницу глотал через силу. Лучше уж плакать натурально, так легче, и так легчает.
Мы с ним отъели и снова выложили посреди комнаты арсенал. Наша устоявшаяся традиция: я прихожу к Серёге, мы едим (если едим), а потом он достаёт из чулана арсенал, и мы раскладываем его посреди комнаты. Смеёмся, как дети, и в который сотый раз обсуждаем тактико-технические характеристики каждой вещи.
Первая вещь: АК-47. Патронов к нему около 500, прямо в «расчёсках».
Пока Серёга шумно забавляется с КС-23, я ласкаю, как кошку, винтовку-«мелкашку». Восторгаюсь её простотой и удобством. Автомат и пистолеты лежат без внимания, и это тоже в рамках традиции. Нам не обидно за них, и они, я уверен, не ревнуют к карабину и винтовке. У них слишком серьёзные характеры, чтобы ревновать кого-то к кому-то.
Серёга давно бы подарил мне винтовку, но не дарит, поросёнок. Знает же, что мы влюблены друг в друга! Вместо того, чтобы подарить, отдать её за меня замуж, он произносит одну и ту же несуразицу: «Они все твои. Понадобятся – приходи, бери! Также могут придти Олег и Саня. Оружие не моё. Оно наше!»
Его растлённый коммунизм меня злит до тряски. Винтовка, что, разве шлюха, чтобы её Олег и Саня брали? Эта девочка должна быть с одним. Впрочем, никто из них не приходит и не берёт, я зря бешусь.
Из-за Серёгиной тупой принципиальности я мечтаю сам приобрести что-нибудь, и такое, от чего он изойдёт слюнями. Принесу я, например, итальянскую беретту (уже знаю, у кого взять) и предложу поменяться на винтовку. Куда он денется? Конечно, обмен будет неполноценный. Я видел в справочнике охотника, что винтовка эта в своё время была самым дешёвым оружием – 16 рублей. Что поделаешь, влюблён я. Было же у вас в детстве, что меняли сразу несколько солдатиков плюс хоккейный шлем на один железный пистолет. Только одну вещь я не выменяю на винтовку. Это если окажется у меня гениальный мелкокалиберный пистолет Марголина. Его оставлю себе. Не знаю сам, почему так милы моему сердцу все «мел кашки».
С часик поиграв, мы всё убираем обратно в чулан и идём на балкон курить. Не покурить, а курить. Одну за одной.
Серёга, как вшивый о бане, заводит свою популярную песню: когда и кого убьём? Знает, что не отвечу «того-то и того-то и тогда-то», но всё равно спрашивает, а я волнуюсь. Спросив, он закуривает вторую сигарету. Я вообще ничего не отвечаю ему. Говорит он один. В нём ни капли от провокатора, у него ни разу не получилось вынудить меня ответить ему что-нибудь, пусть даже «нет». Тем не менее он старается и говорит красиво, современно, аргументируя,
Серёга и говорит красиво, и человек он красивый. Отличный экземпляр! Выше меня на полторы головы, широкоплечий, широколобый, скуластый. Он из старинного дворянского рода, о котором историки с разных пор пишут монографии. При этом на Серёге род заканчивается. Пока он до 33 лет командовал ротой и охранял радиоактивные могильники, у него что-то остыло в яичках и сперматозоиды перестали преданно вилять хвостами. Он мне сказал об этом месяца два назад, пребывая в той степени опьянения, от которой другой бы человек умер.
Серёга не комментировал свою беду, и я за него ради красного словца додумывать её не буду.
Серёга добрый. Добрее всех, кого я видел и знал в жизни. Его доброта не христианская, а первохристианская, евангельская. Он отдаёт всё (деньги, пищу), что приходит ему в руки. Кроме, конечно, оружия и ещё иконы Богородицы, унаследованной от средневекового родственника.
То, что он замучил спрашивать, кого и когда убивать, не в счёт. А хотя нет. Каждый раз он объявляет войну злу. Недостаток его воинственности лишь в том, что за идеями всегда стоит корысть, извлечение больших денег. Обычные, просто деньги он отдаёт и тратит на других, зато большие деньги нужны ему одному. Чтобы влюбиться. Он уверен, что появятся большие деньги – появится любовь. Без них – никак.
Поэтому, когда мы курим, в городе икается всем богатым жуликам и бандитам.
– Что ты молчишь-то? – грубит он, держа в одной руке зажжённую, а в другой незажженную сигарету. – Это я, как с неба рухнул, пришёл из армии, никого, ничего не знаю, а ты в курсе, кто, на чём разжился. С твоей стороны – информация, знания, как замести следы, а с моей – тактика по нападению и ведению боя.
Я смотрю на него и боюсь. Что произойдёт с его психикой на следующий день, как появится у него женщина? Или на следующий день после того, как она его бросит.
Внезапно он громко выдаёт мне в лицо:
– Мне кажется, я никогда не найду себе жену! Мне проще взять Измаил, чем заговорить с женщиной.
После мгновения слабости Серёга снова возвращается к благородным планам:
– Хочешь, убивать не будем?! Берём богатого жулика, увозим в лес, пытаем часик-два, и он даёт нам деньги. Это стартовый капитал…
Что в Серёге, действительно плохо, это то, что он не балабол. Зовёт куда-то – не спеши соглашаться. Единственная загадка в нём для меня, почему он, зная в себе силу и смелость взяться за оружие, не берётся, а зовёт кого-то с собой? Если б его дуростью обладал я, то никого бы звать не стал.
Ясно, что он не герой-одиночка, но и не подходит ему поговорка: за компанию и жид повесится. Он, дурак (а он дурак), верит в святое братство. Его воспитали школьная пионерия и армейский коллектив.
2.
После Серёги иду к Вадику! Ставлю знак восклицания, дабы больше не отвлекаться на Серёгу. Они слишком разные, хотя если между ними поставить меня, как связующее звено, то цепь идеально замкнётся и две крайности станут равнозначными.
Вадик живёт недалеко от Серёги, поэтому мне удобно и закономерно к нему заходить.