Капитал (сборник)
Шрифт:
3.
В ночь, о которой я бодро писал другу, что из клеток сбежало всё поголовье, жизнь моя и вообще жизнь вокруг изменилась.
Я спрятался в сторожке, чтобы не встречаться с зэчками, пришедшими в три ночи творить над поголовьем правосудие. Просто они надоели мне своими злыми гримасами, будто я гринписовец, и специально выпускаю поросят.
Сел за стол, скучно. Курсовую дописал. Письмо тоже, почти. Остаётся отжиматься. Разделся до пояса и упал на пол.
… десять, одиннадцать, двенадцать… Блин! Крестик
– Привет! Я Лиза! – счастливо вскрикнула она.
– Добрый вечер, – пробормотал я, покрываясь мурашками от влетевшего с улицы холода. – А я Але…
– О-хо-хо! – перебила она меня беспардонным смехом. – Ты спортом занимаешься?
Лиза подбежала ко мне и ладошками погладила мою грудь.
– Красивый! Люблю таких!
Меня пробрал нервный озноб, и к своему стыду я сладко вздохнул.
– Ага! – рассмеялась она. – Нравится? А вот обойдёшься! – и сильно толкнула меня.
– Хам! – крикнула Лиза, убегая из сторожки.
Стою ни жив ни мёртв, но уже точно знаю, что влюбился. В цыганку-зэчку-свинарку. Правда, спросил бы меня кто в ту минуту, как выглядит Лиза, я бы не сказал, потому что запомнил только цвет её лица и глаза.
У цыган же обычно лица смуглые, закопченные, будто поры кожи навечно пропитались кочевой грязью, и в самом пигменте застыла темень воровских ночей. Другое дело лицо Лизы. Оно золотилось, как янтарное, и от него почти зеркально отражался свет.
Глаза! Чёрные, большие, всё равно, что два окошка, за которым полночь.
Дверь снова распахивается.
– Я ведь к тебе за делом приходила! Сигареты свои в зоне оставила. У тебя есть?
– Я не курю, – отвечаю, ёжась.
– А, да! – с ноткой презрения бросает она. – У тебя же спортик.
– Нет, раньше курил… – оправдываюсь, давая понять, что натура моя богатая, пожил.
– Ладно, я так с тобой посижу, – говорит она и занимает единственный стул. – Слушай-ка, распутник, оденься, что ли. Я же одетая!
Пыхтя и зачем-то надувая щёки, я одеваюсь и сажусь на жёсткий топчан.
– Как живёшь? – спрашивает и улыбается, слепя белейшими зубами, что тоже отличает её от здешних цыганок.
– Да нормально, – пожимаю плечами и начинаю усердно подводить наручные часы.
– Интересно! – одобряет она мой ответ и кивает на крестик, лежавший на столе. – В Бога веришь?
– Чего в него верить-то! – изображаю человека, который живёт земными страстями. – Просто ношу.
– Интересно с тобой, – неустанно хвалит она меня. – Красивый, простой, не зазнаёшься. Работаешь, значит?
– Работаю, – отвечаю, бездумно крутя по циферблату стрелку.
– Молодец! Мужа бы такого! – она встаёт и идёт к двери. – Хоть чаем напои в следующий раз.
– Подожди! – вскакиваю. – А ты… это… тоже на свинарнике?
–
– Просто раньше не видел тебя.
– Плохо смотрел, – говорит, захлопывая дверь.
Я веду себя дико. Сдавленно, гаденько смеюсь и бью себя кулаками по голове. Теперь без сомнений, влюблён безобразно. Впервые.
Замираю лишь за тем, чтобы вспомнить Лизу, а затем дальше смеюсь и стучу по голове.
Удивительно то, что одета она была, как другие зэчки, в чёрный халат, серую телогрейку, а на голове белый платок, но мне её наряд показался до того трогательным, что хотелось повторять из сказки; «Милая Золушка!..» А ещё, что важно: от Лизы не пахло свинарником.
– Вы чего это? – вдруг спрашивают меня.
Я вздрагиваю и краснею. Смотрю, на пороге стоит девушка из роты охраны.
– К вам сейчас Лиза приходила? – интересуется она строго.
– Я не знаю, – отвечаю, стирая со лба испарину. – Мы не знакомились.
– Я видела её! – говорит она зло и звонко, будто лязгает тяжёлой связкой ключей. – Вы с ума сошли пускать?!
– А что? – начинаю подводить часы.
– Как что? Вы думайте! Она заключённая. Ей следует быть на рабочем месте, а она у вас трётся, сучка.
Молчу, кручу минутную стрелку. Что пристала ко мне? Ты за них отвечаешь, ты и смотри.
– Извините меня, что кричу, но у меня уже сил нет с ними. Я посижу у вас, хорошо?
Она садится на стул, а я обречённо – на топчан. Шла бы ты лучше, родная.
Застыл над часами, ненавижу себя и гостью. Глупое, неприятное молчание, которое длится и не заканчивается.
– Хр!.. – вдруг всхрапывает она.
Уснула. Облокотилась о стол и положила голову на ладонь. Гляжу и не могу оторваться, второй раз подряд дивясь женской красотой.
Гостья моя казалась совершенной противоположностью Лизы хотя бы уже по одежде: синий камуфляж и погоны со звёздочками младшего лейтенанта, на голове пилотка. Но форма формой. Разнились же девушки тем, что Лизина красота была золотой, а красота гостьи – простой, то есть русско-народной. Волосы и лицо гостьи слепили белизной, какая встречается в солнечный полдень среди снежного поля, и посреди такой зимы и стужи сидела ярко алая бабочка, губы. Я взялся руками за край топчана, чтобы не сорваться и не поцеловать их. Чёкнулся.
Кто же красивее, Лиза или…
– Меня Аня зовут, – произнесла гостья, и я подпрыгнул на топчане. – Я, кажется, уснула.
Дурак, засмотрелся на губы и не заметил, что она проснулась. Что же происходило на моей физиономии? Великовозрастный девственник упёрся скользкими глазами в спящую красавицу.
– Меня Саша, – тяжко вздохнул я, снова ненавидя себя и её.
– Ты не сердись, – сказала Аня, легко перейдя на «ты». – Поработаешь, как я, начнёшь на людей кидаться.
– А за что сидит Лиза? – спросил я, лишь бы чего спросить.