Капиталистический реализм
Шрифт:
Положение семьи при постфордистском капитализме противоречиво именно в том смысле, какой был определен традиционным марксизмом: капитализм требует наличия семьи (как главного средства воспроизводства и восстановления рабочей силы, как бальзама для психических ран, нанесенных анархическими социально-экономическими условиями), даже если он и подрывает ее (не давая родителям проводить время с детьми, вызывая у людей, которые становятся друг для друга исключительным источником аффективного утешения, тяжелые стрессы).
Согласно марксистскому экономисту Кристиану Марацци, переключение от фордизма к постфордизму можно точно датировать — оно произошло 6 октября 1979 года. Именно в этот день Федеральная резервная система подняла процентную ставку на 20 пунктов, подготавливая путь для «экономики предложения», определившей впоследствии ту «экономическую реальность», в которой мы теперь завязли. Повышение процентной ставки не только сдержало инфляцию, но и сделало возможным новую организацию средств производства и распределения.
Как и Сеннет, Марацци признает, что новые условия одновременно требовали усиленной кибернетизации трудовой среды и возникли из нее. Фордистская фабрика была жестко поделена на труд голубых и белых воротничков, причем разные типы труда были физически разграничены структурой самого здания. Работая в шумном цеху под присмотром бригадиров и контролеров, рабочие могли поговорить только во время перекура, в туалете, в конце рабочего дня или же когда они объявляли забастовку, поскольку коммуникация прерывала производственный процесс. Но при постфордизме, когда конвейеры превращаются в «поток информации», люди работают именно благодаря собственной коммуникации. Как учил Норберт Винер, коммуникация и контроль предполагают друг друга.
Работа и жизнь становятся нераздельными. Капитал преследует вас во снах. Время перестает быть линейным, становится хаотичным, разбивается на пунктирные отрезки. Нервные системы перестраиваются точно так же, как производство и распределение. Чтобы эффективно функционировать в качестве компонента точного производственного графика, вы должны развить способность реагировать на непредвиденные события, вы должны научиться жить в условиях того, что теперь обозначают неуклюжим неологизмом «прекаритет». Периоды труда чередуются с периодами безработицы. Обычно вы оказываетесь заняты в нескольких краткосрочных работах, лишаясь возможности планировать что-то на будущее.
И Марацци, и Сеннет указывают на то, что дезинтеграция устойчивых трудовых паттернов отчасти следовала желаниям самих рабочих — именно они не хотели, что вполне понятно, работать на одной и той же фабрике по сорок лет. Во многих отношениях левые так и не смогли оправиться от того, как их провел Капитал, мобилизовав и поглотив желание освободиться от фордистской рутины. В Британии традиционные представители рабочего класса — профсоюзы и рабочие лидеры — состояли в чересчур близком родстве с фордизмом. Стабильность антагонизмов, присущая последнему, давала им гарантию того, что они будут играть одну и ту же роль. Но это означало, что защитникам постфордистского капитала ничего не стоило представить самих себя в качестве противников статус кво, которые храбро воюют с инертными трудовыми организациями, «бессмысленно» инвестирующими себя в бесплодный идеологический антагонизм, который служил целям лидеров профсоюзов и политиков, но вряд ли отвечал надеждам класса, который они на словах представляли. Теперь антагонизм не вынесен вовне, в противостояние классовых блоков, а помещен внутрь, в психологию рабочего, который как рабочий аинтересован в старом классовом конфликте, однако как человек с пенсионным фондом, он также заинтересован в максимизации прибылей от собственных инвестиций. Больше нет явного внешнего врага. Следствием, как указывает Марацци, является то, что постфордистские рабочие стали напоминать евреев из Ветхого Завета, после того как те оставили свой «дом рабства»: они освобождены от уз, к которым они не хотят возвращаться, но в то же время они брошены, оставлены в пустыне и не понимают, куда держать свой путь. Психологический конфликт, разгорающийся в индивидууме, неизбежно приводит к жертвам. Марацци исследует связь между распространением маниакально-депрессивных расстройств и постфордизмом, и если, как утверждали Делёз и Гваттари, шизофрения — это состояние, отмечающее внешние границы капитализма, то маниакально-депрессивный психоз — это душевная болезнь, поражающая само «нутро» капитализма. Капитализм с его бесконечными бумами и циклами на фундаментальном уровне сам неизбежно оказывается маниакально-депрессивным, поскольку постоянно шарахается между манией перевозбуждения (иррациональные излияния «мышления в периоды пузырей») и депрессивным спадом. (Разумеется, не случаен и сам термин «экономическая депрессия».) В несравненно большей степени, чем все прежние социальные системы, капитализм одновременно питается настроениями населения и воспроизводит их. Без бредовых состояний и доверия капитализм не смог бы работать.
Кажется, что при постфордизме «невидимая эпидемия» психиатрических и аффективных расстройств, которые распространялись — скрытно и тихо — примерно с 1750 года (то есть с самого начала промышленного капитализма), обострившись, достигла нового уровня. Здесь для нас важна книга Оливера Джеймса «Эгоистический капиталист», в которой он указывает на значительное увеличение числа «психических расстройств» за последние 25 лет. Джеймс пишет:
…Согласно большинству критериев,
В другом британском исследовании, цитируемом Джеймсом, сравнивались уровни психических болезней (включая невротические симптомы, фобии и депрессии) в выборках 1977 и 1985 годов. «Если в выборке 1977 года 22 % опрошенных сообщили о психиатрических болезнях, к 1986 году их число достигло почти трети населения (31 %)». Поскольку эти показатели намного выше в странах, в которых было внедрено то, что Джеймс называет «эгоистическим» капитализмом, чем в других странах, он выдвигает гипотезу, согласно которой винить надо именно эгоистическую (то есть неолиберальную) капиталистическую политику и культуру. В частности, Джеймс указывает на то, как эгоистический капитализм подогревает
…и надежды и ожидания того, что они будут осуществлены… В обществе предпринимательской фантазии лелеют ту иллюзию, что каждый может быть Аленом Шугаром или Биллом Гейтсом, хотя на самом деле вероятность подобного развития событий с 1970-х годов неуклонно сокращается — человек, рожденный в 1958 году, с гораздо большей вероятностью мог продвинуться вверх по социальной лестнице, например, за счет образования, чем рожденный в 1970 году. Токсины эгоистического капиталиста, которые наиболее опасны для благополучия человека, — это систематическое поощрение идей, будто материальное богатство — это ключ к самореализации, что только преуспевшие в материальном отношении являются победителями, причем доступ к вершинам открывается любому, кто готов достаточно упорно работать, независимо от семейных, этнических и социальных условий; так что, если вы проиграли, вы знаете, кого винить.
Предположения Джеймса относительно надежд, ожиданий и фантазий соответствуют моим собственным наблюдениям над тем, что я назвал «гедонической депрессией» британской молодежи.
В этом контексте роста числа психических болезней показательно то, что новые лейбористы в начале своего третьего срока в правительстве обязались лишить кое-кого Incapacity Benefit [7] , неявно подразумевая, что многие, если не все, из тех, кто требует пособия, являются симулянтами. Вопреки этой посылке, кажется, однако, вполне разумным предположить, что большинство людей, получающих пособие Incapacity Benefit, — а их более двух миллионов, — это на самом деле жертвы капитала. Например, значительную часть этих людей составляют те, кто получил психологические травмы в результате капреалистической пропаганды того, что такие отрасли, как горное дело, с экономической точки зрения уже не могут быть жизнеспособными. (Но даже в чисто экономическом смысле аргументы относительно «жизнеспособности» представляются не столь уж убедительными, особенно если вы учтете затраты налогоплательщиков, обусловленные нетрудоспособностью и разными пособиями.) Многие просто сломались в чудовищно нестабильных условиях постфордизма.
7
Incapacity Benefit — британское государственное пособие, получаемое лицами допенсионного возраста в случае нетрудоспособности, вызванной тем или иным заболеванием или инвалидностью.
Актуальная правящая онтология отрицает любую возможность социальной детерминации психических болезней. Разумеется, сведение психического заболевания к химико-биологическому уровню точно соответствует его деполитизации. Представление психической болезни в качестве химико-биологической проблемы конкретного индивидуума приносит капитализму огромные прибыли. Во-первых, оно подкрепляет стремление Капитала к атомистической индивидуализации (вы больны по причине особой химии вашего мозга). Во-вторых, оно создает весьма прибыльный рынок, на котором торгуют своими препаратами мультинациональные фармакологические компании (мы можем вылечить вас при помощи наших ингибиторов обратного захвата серотонина [8] ). Понятно, что все психические болезни реализуются на неврологическом уровне, однако это еще никак не объясняет их причины. Например, хотя верно то, что депрессия определяется низким уровнем серотонина, надо ведь еще объяснить, почему у отдельных индивидуумов такой низкий уровень. А это уже требует социального и политического объяснения. Поэтому задача реполитизации психической болезни представляется абсолютно безотлагательной, если левые действительно хотят бросить вызов капиталистическому реализму.
8
Ингибиторы обратного захвата серотонина — наиболее популярные антидепрессанты, в частности знаменитый прозак (флуоксетин).