Капитальный ремонт
Шрифт:
"...кочегар Езофатов объясняет, что им было сказано: не за что бить, драконы..."
Он наклонился к соседу:
– Ловко передергивает, каналья!
Барон Зальца 1-й неопределенно улыбнулся. Его положение было фальшивым. Он не юрист: статьи книги XVI Свода морских постановлений прочитаны им наспех вчера. Но сейчас - он защитник этой банды бунтовщиков. Барон Зальца отлично видит, что матрос передергивает, придавая своей фразе характер оборонительный, а не наступательный. Однако это может помочь защите. Он настаивает на опросе свидетелей, чтобы установить точную редакцию этой фразы.
Фон Веймарн одобрительно смотрит в преданные глаза Хлебникова и кивает головой. Хлебников толково и гладко подтверждает составленный Веймарном обвинительный акт, слегка пересаливая от усердия: да, Езофатов крикнул: "Бить вас надо, драконов, за борт покидать".
Тогда опросили унтер-офицеров, которых Греве расставил вокруг кочегаров. Унтер-офицеры вскакивали и отвечали по уставу.
– Слышал ли ты выкрик: "Бить вас надо, драконов"?
– Так точно, ваш-сок-родь!
– Не кричи так... Может быть, было сказано: "Не за что бить, драконы"?
– Не могу знать, ваш-сок-родь!
– Значит, это правильно: "Бить вас надо, драконов"?
– Так точно, ваш-сок-родь, правильно, бить вас надо, драконов!
Фон Веймарн спрятал улыбку в ладонь: ответ звучит преданно, но глупо. Он шепотом подколол соседа:
– Сорвалось, барон? Факты против вас. Я не поручил бы вам даже бракоразводного дела...
Перед столом бородатый и спокойный боцманмат. Он вслушивается в вопросы внимательно и разговаривает охотно.
– Ты видел, как Вайлис замахнулся на старшего офицера?
– Так что дозвольте доложить, вашскородь. Как они, значит, сперва на них замахнулись, тут они все, значит, заавралили и сгрудилися вокруг них, а господин старший офицер, значит, отбежали от них...
– Постой. Кто "они"?
– Так что кочегары.
– Вокруг кого "них"?
– Так что вокруг господина старшего офицера.
– Значит, ты подтверждаешь, что они действительно на него замахнулись?
– Так точно, вашскородь, сперва они сами замахнулись...
Фон Веймарн запутался в этих "они" и "их", - об офицере полагается говорить во множественном числе, - но картина совершенно ясна. Показания подтверждают сказанное Греве и Шияновым, подтверждают заключение по дознанию лейтенанта Веткина, подтверждают обвинительный акт, написанный фон Веймарном.
Опрос Вайлиса отложили на после-завтрака.
Обвиняемые ели на том же столе, за которым их судили; с него было снято красное сукно и вместе с ним - вся пышность суда. Офицеров "Генералиссимуса" пригласили в кают-компанию. Греве подтащили к роялю, и он заиграл уверенно и весело. За столом вспомнили несколько случаев бунта, кончавшихся не так благополучно, и посмеялись над потрясающей глупостью ответа: "Так точно, ваш-сок-родь, бить вас надо, драконов!"
В командирском салоне за завтраком адмирал поинтересовался результатами судебного следствия.
– Надеюсь, вы не будете миндальничать в приговоре, барон, - сказал он, пощелкивая крышкой портсигара.
– Я имею все основания советовать вам крутые и решительные действия. Когда вы закончите?
– Предполагаю к обеду, ваше превосходительство, - ответил барон Гедройц, накладывая на тарелку салат.
– Прекрасно... Мичман Шаховской, сигнал можно поднять после завтрака!
Флаг-офицер поклонился. После завтрака на фок-мачту взлетели позывные миноносцев и трехфлажный сигнал "хер-один-ноль", а ниже - цифровой флаг "шесть". Миноносцы задымили, готовясь к походу к шести часам вечера. Два игрушечных моторных катера отвалили от них к адмиральскому кораблю: командиры являлись к адмиралу за инструкциями...
Вайлиса сразу же стали слушать иронически. Нерусские обороты его речи придавали ей характер надуманности и неправдоподобности. Он был первый, кто рассказал суду, как фельдфебель Сережин выслал кочегаров на верхнюю палубу в синем рабочем платье и что именно это заставило кочегаров считать распоряжение Шиянова переписать их - неверным и обидным.
– Не отвлекайся в сторону, - перебил барон Гедройц, дыша шумно и редко: одышка после еды усиливалась.
– Суду нужно знать, что было во время бунта, а не до него.
– Я думаю, суд для того и существует, чтобы слушать противничающие стороны, - сказал Вайлис уверенно.
– За нас виноват фельдфебель Сережин. Он сказал, мы можем спокойно бежать в синих штанах...
Барон Гедройц покраснел и сдвинул брови.
– Отвечай на вопросы суда. Почему ты замахнулся на старшего офицера?
– Если вас будут ударять в лицо, вы тоже махнете руку защищаться.
– Я не спрашиваю тебя, что бы я делал!
– вспыхнул барон, и часовые подтянулись.
– Ты отрицаешь, что поднял руку на старшего офицера, стоя во фронте?
– Я поднял руку к моему лицу, - повторил Вайлис упрямо, - это очень неприятно, когда дают в морду, и, кроме того, это запрещено законом.
– Значит, по-твоему выходит, что старший офицер ни с того ни с сего ушел от вас, хотя ему никто не угрожал? Почему же он ушел, по-твоему?
Вайлис пожал плечами.
– Спросите господина старшего офицера. Я не знаю, почему он убежал от матросов. Может быть, у него были нужные дела.
Кочегары начали улыбаться. Опрос Вайлиса прервали и занялись другими.
К четырем часам дня среди кочегаров началось расслоение. Новую линию в показаниях открыл кочегар первой статьи Филипп Дранкин.
Суд явно угрожал тяжким приговором, а Дранкину остался год службы. В Черниговской губернии был хуторок, плодовый сад. Жена справлялась с хозяйством не хуже его самого, позавчера написала, что поп, переводясь в город, задешево продал землю и лошадь. Хуторок рос, и сменить его на тюрьму не представлялось разумным. Дранкин, посматривавший на судей хитрыми и испуганными глазками, уловил наконец, чего хочет от него начальство. Он первый из тридцати двух кочегаров подтвердил, что Вайлис и Езофатов действительно подговорили матросов не расходиться из фронта и подняли всю эту бучу.