Капитан Быстрова
Шрифт:
Головин наклонился к ней:
— От имени и по поручению Президиума Верховного Совета СССР вручаю вам орден Ленина! И… не надо плакать… — добавил он тихо.
— Простите меня… Я… я очень взволнована…
Головин взял ее за плечи и, улыбаясь, тихо спросил:
— Ловко сделали! Вручили здесь, на корабле, при моряках.
— Чересчур ловко, товарищ генерал, — шепотом ответила Наташа.
— Правда, Смирнов тебя представил ко второму ордену Боевого Красного Знамени, а командующий учел таран — и вот…
Моряки неподвижно
Контр-адмирал подошел к Сазонову.
— Распускайте экипаж, — сказал он и направился к Наташе.
— Поздравляю вас, гвардии капитан! — протянул он руку.
Сазонов объявил:
— Экипаж, внимание! Через десять минут торжественный обед в офицерской столовой порта. Прошу быть всех… А сейчас р-разойдись!..
Вскоре под низкими сводами столовой собрались моряки. Наташу на том же кресле матросы перенесли к накрытому столу. Ей помогли снять реглан, прикрепили к гимнастерке орден Ленина и усадили в центре стола. Слева от нее сел Храпов, справа — Панов. Напротив заняли места Славин, Головин, Смирнов, Сазонов, Шведов, Станицын и Мегрелишвили.
Каждый чувствовал себя празднично — легко и радостно. За обедом много шутили, говорили, поднимали тосты.
Пили за победу, за Родину, за авиацию и флот, за танкистов и артиллеристов, за могучую пехоту, за далекие и близкие родные очаги, за всех присутствующих. Был провозглашен тост и за гвардии капитана Быстрову.
Высоко подняв бокал, Наташа поблагодарила за внимание и выпила шампанское до дна.
Вспомнив о сюрпризе, она повернулась к Панову:
— Вы говорили про сюрприз?.. Не забыли?
— «Забыть? Забвенья не дал бог!»
— О моем награждении вы знали?
— Нет. Сюрприз у нас другой. Ваше награждение для нас тоже сюрприз…
— Так в чем же дело?
— Узнаете.
— Когда?
— Скоро, Наталья Герасимовна. Очень скоро.
— Скажите мне на ухо.
— Не могу.
— Ну я прошу. Неужели вы так безжалостны?
— «Да, скифы мы…» — улыбнулся в ответ Панов и, поднявшись, обратился к Славину: — Разрешите начинать, товарищ адмирал?
Сазонов посмотрел на Наташу. Она в ожидании чего-то неизвестного ей вопрошающе глядела на Панова. Славин, знавший о сюрпризе, ответил Панову:
— Прошу. — И тут же шепнул Сазонову: — Посмотри, как она волнуется… Ты приглядись хорошенько: лицо-то какое! Российская Афина Паллада!
Алексееву подали баян. Группа матросов разом, как по команде, окружила его.
— Сейчас будет исполнена песня, — объявил Панов, — посвященная Наталье Герасимовне. Слова мои, музыка Алексеева. Хор нашего экипажа.
Он сел на место и взглянул на Наташу:
— Это и есть наш сюрприз.
Алексеев отодвинулся от стола и привычным жестом вскинул на плечо ремень. Вступительный аккорд зазвучал под сводами столовой особенно мощно. Грянул хор:
БелойКак только окончилась песня, раздались дружные аплодисменты.
— Мне уделяют слишком много внимания! — смущенно проговорила Наташа.
… Она вернулась в госпиталь переутомленная, но радостная и счастливая. Когда с помощью санитарки сняла реглан, на ее груди блеснул золотом орден Ленина. Надежда Семеновна и Варя принялись целовать ее.
— Боже мой! Орден Ленина! — воскликнула Надежда Семеновна и прижала к себе Наташу.
— Я вам расскажу, я подробно расскажу обо всем!.. Только немного отдохну… Как замечательно, как чудесно прошел сегодняшний день!
21
Южная весна была в разгаре. Солнце припекало в иные дни, как летом. Зазеленевшие горы часто окутывались облаками, порой в предгорьях гремели первые весенние грозы.
С тех пор как Наташа побывала в гостях у моряков, прошло больше месяца. Выздоравливающую летчицу томило однообразие медленно идущих дней. Больше всего надоел госпитальный режим. Теперь он только нервировал ее и, как думалось Наташе, мешал жить. Хотелось поскорее в строй.
Когда больной или раненый выздоравливает, он начинает чувствовать себя бездельником. Строгий распорядок госпиталя представляется ему излишним и надуманным, а потому невыносимым до отвращения. Все кажется предназначенным только для того, чтобы как-то притеснять человека.
Так думалось и Наташе. Единственным ее утешением была весна. Она радовала и бодрила, с каждым днем чувствовалось все более глубокое ее дыхание.
В окно палаты часто заглядывало горячее солнышко, весело барабанили косые весенние дожди, стучался неистовый ветер. Несколько раз стекла вздрагивали и дребезжали от близкого зенитного огня по немецким самолетам-разведчикам. За теми же окнами на карнизах домов порой сиживали вездесущие воробьи — и опять все повторялось: солнце, дождь, ветер, воробьи, зенитки…
Быстрова первая из трех женщин палаты встала на ноги. Надежде Семеновне еще раз оперировали коленный сустав, удалили мельчайшие осколки раздробленной кости. Варе никак не удавалось залечить ампутированную ногу. А Наташа уже рассталась с костылями и осторожно ходила по палате и коридорам, опираясь на трость. Она без особого труда спускалась по лестнице в вестибюль на свидания. Ее довольно часто навещали полковые товарищи и друзья-моряки. Сазонов бывал чаще других.
Наташе позволили выходить на прогулку в небольшой скверик рядом с госпиталем. Она ходила туда с Сазоновым, когда ему удавалось вырваться в госпиталь, сидела с ним на скамейке, наслаждаясь весенним воздухом и теплом.