Капитан Быстрова
Шрифт:
Настенька, увидев Наташу, поначалу смутилась.
— И как же я давно не видела вас, Наталья Герасимовна! — щуря добрые наивные глаза, запричитала она, прикладывая ладони к щекам. — Ведь двое суток вас покойницей считали. Плакала я сколько?! А потом вы на три недели в Москву улетали! Хорошо, что я вам обмундирование привозила… повидала…
— Зато теперь глаза тебе намозолю! — отшутилась Наташа.
Утомленная от впечатлений, поздравлений и разговоров, она, скинув сапожки, с наслаждением прилегла поверх одеяла на раскладушку и, заложив руки за голову,
Настенька поняла, что Наташа хочет отдохнуть с дороги, вышла из землянки и уселась на траве у входа.
Не прошло и десяти минут, как прибежал Кузьмин:
— Капитан не спит?
— Майор отдыхает, — ответила девушка, сделав ударение на слове «майор».
— Взглянула бы? Может, не отдыхает?! — попросил Кузьмин. — Охота мне повидать ее.
— А если вы придете попозже?
— Очень прошу, Настенька! — настаивал Кузьмин.
— Учитывая ваше нетерпение, попытаемся доложить о вас, — передразнивая Кузьмина, сказала Настенька, откладывая работу. Понизив строгий голос, добавила: — Сейчас мы доложим о вас Герою Советского Союза гвардии майору Быстровой. Так-то! Если она не спит…
Наташа сквозь дрему услышала разговор, очнулась, увидела Кузьмина, позвала:
— Тиша, иди сюда!
Обрадованный Кузьмин козырнул Настеньке и устремился в землянку.
Наташа встретила его как близкого друга.
— Садись сюда, — она кивнула на скамеечку. — Эх ты, хороший мой! Люблю я тебя, Тиша, и уважаю… Славный ты человек…
Кузьмин, загадочно улыбаясь, поглядывал на Наташу.
— Ну, рассказывай, Тихон. Чего молчишь?
— Да что говорить, Наталья Герасимовна?! Трудно было ждать… На третий день узнали… Счастье-то какое: опять выбралась!
— Жить-то охота, Тиша…
Он вновь чему-то заулыбался. Наташа видела, что Кузьмин что-то от нее скрывает, и, должно быть, интересное и значительное для нее.
— С чего тебе весело? Сияешь, а молчишь. В чем дело?
— Так… По привычке…
— Не хочешь говорить — не неволю… Мы ведь с тобой больше трех недель не виделись, а разговор не клеится.
— Да, давненько… Вы и чином повысились, и Героя заслужили… Разрешите поздравить?
— Спасибо, Тиша… Только между нами все по-прежнему, как было, так и останется. Ты — механик, я — летчик… Рассказал бы, что нового? Как насчет машины? Или я «на отдыхе» буду? Что слышно?
— Новостей много, и хороших и плохих… Полковник наш изрядно пострадал… — Кузьмин увел разговор в сторону.
— Я его сегодня видела. Он скоро поправится… Еще что?
— Что ж еще?.. Вот насчет полковника: поздно вечером, после того как вас сбили, он, раненный, сумел все же до нашего аэродрома дотянуть… Расшибся при посадке.
— Знаю…
— Поврежденное шасси подвело: самолет скапотировал — «козла» задал… — Кузьмин потер ладонью о ладонь, посмотрел зачем-то на свои руки и добавил: — Поговаривают, скоро заваруха пойдет! Одних танков вокруг нас сосредоточена тьма-тьмущая… «Тридцатьчетверки» и новые марки… Ну, здоровы же!.. А нашего брата что пчел в улье! Неспроста
У землянки резко завизжал тормозами автомобиль, послышался голос Мегрелишвили, с которым летчица успела повидаться и поговорить.
Кузьмин встал.
— Я за тобой, Наташа! — громко сказал капитан и, стукнувшись головой о верхнюю дверную балку, выругался по-грузински.
— Что случилось?
— Шишку набил!..
— Я не про то, — сказала Наташа.
— Приведи себя в порядок и едем на летное поле.
— Боевой вылет?
— Нет. Всем офицерам полка приказано явиться. Прибывает генерал-майор. Ордена не забудь надеть.
— У меня же ленточки есть…
— А я говорю — ордена!
— Чего ради?
— Нужно! Генерал приезжает… И вообще…
Чувствовалось, что он тоже чего-то не договаривает.
Натягивая сапожки, Наташа не видела, как весело и заговорщицки Мегрелишвили перемигнулся с Кузьминым.
Она достала из чемодана старую гимнастерку, сняла с нее ордена и прикрепила на новую. Второй орден Ленина был уже на колодке с алой муаровой лентой, окантованной по краям золотыми каемочками.
Одернув гимнастерку и потуже затянув ремень, Наташа поправила оружие и пилотку и вышла вслед за Мегрелишвили и Кузьминым.
Машина покатила напрямик к месту сбора, на край летного поля возле самой рощи, израненной артиллерийским огнем прошедших здесь боев…
Тут же неподалеку стоял зачехленный новенький самолет-истребитель «Яковлев-3».
Как только машина с Наташей, Кузьминым и Мегрелишвили подъехала к месту сбора, майор Станицын приказал летчикам строиться.
Наташа, волнуясь, поспешно встала в строй. Она догадалась, в чем дело, когда Кузьмин по приказанию Станицына расчехлил самолет. На фюзеляже машины красной краской были выведены слова: «Боевой землячке от мирных граждан и партизан Воробьевского района». Двенадцать звездочек, новеньких и ярких, в два ряда расположились грозной и внушительной, но чрезвычайно уютной стайкой под линией выхлопных труб.
Подъехала вереница автомобилей. Прибыл Головин. Подошел грузовик с оркестром, «одолженным» летчикам соседней кавалерийской частью. Приехали какие-то люди в гражданском, очевидно гости или руководство из города. Они сгруппировались чуть в стороне.
После рапорта Станицына Головин поздоровался с летчиками.
Тишина воцарилась сама по себе. Лишь парящие в поднебесье жаворонки нарушали ее своим щебетом, да ветер, пробегая по полю, мягко шуршал травой.
Головин окинул строй и торжественно, особенно внятно проговорил:
— Герой Советского Союза гвардии майор Быстрова!
Наташа, чеканя шаг, подошла к Головину, четко отдала честь и, как положено, доложила. Головин протянул ей руку:
— Здравствуйте, гвардии майор!
— Здравствуйте, товарищ гвардии генерал! — поздоровалась Наташа и опять встала по команде «Смирно».
— Прежде всего, — продолжал Головин, — поздравляю вас от имени всей дивизии с высоким званием Героя Советского Союза и благодарю за подвиг.