Капитан Хорнблауэр
Шрифт:
Он вышел на причал и зашагал туда, где собрались после разгрузки усталые каторжники. Они потухшими глазами смотрели на него, почти безучастно гадая, что за новые муки готовит им этот лощеный полковник, который разговаривает с их сержантом.
— Отведите этих людей на мой корабль, — сказал он. — Там надо кое-что сделать.
— Есть, — отозвался сержант.
Он отрывисто приказал усталым людям следовать за Хорнблауэром. Босые ноги ступали бесшумно, но цепь, протянувшаяся от туловища к туловищу, ритмично звякала при ходьбе.
— Проводите их на палубу, — сказал Хорнблауэр, — и спуститесь в каюту за приказами.
Все было
— Пожалуйста, мистер Буш, запихните их всех под стол, — сказал Хорнблауэр, — кроме лоцмана. Он нужен мне на палубе.
Сержанта, штурманского помощника и двух матросов без церемоний уложили под стол. Хорнблауэр вышел на палубу, следом Буш и Браун выволокли лоцмана. Было уже почти темно, только светила луна. Каторжники сидели на корточках, отрешенно глядя перед собой. Хорнблауэр тихо обратился к ним. Несмотря на трудности с языком, волнение его передавалось по воздуху.
— Я могу вас освободить, — говорил он. — Вас больше не будут бить и мучить тяжелой работой, если вы сделаете, как я скажу. Я — английский офицер, и я поведу этот корабль в Англию. Кто из вас этого не хочет?
Ответом был общий удивленный вздох, словно каторжники не верили своим ушам — вероятно, они и впрямь не верили.
— В Англии, — продолжал Хорнблауэр, — вы получите награду. Вас ждет новая жизнь.
До них начало доходить, что их привели на тендер не для изнурительных трудов и у них есть шанс обрести свободу.
— Да, сударь, — сказал кто-то.
— Я разомкну цепь, — сказал Хорнблауэр. — Никакого шума. Сидите тихо, пока я не прикажу, что делать.
Он в темноте нашарил висячий замок, повернул ключ и откинул дужку. Несчастный каторжник заученно поднял руки — он привык, что его заковывают и расковывают ежедневно, как зверя. Хорнблауэр освободил всех по очереди, цепь с легким звоном опустилась на палубу. Хорнблауэр отступил, держа пальцы на курках, однако каторжники и не думали сопротивляться. Они стояли огорошенные — переход от рабства к свободе занял не более трех минут.
Тендер под ногами Хорнблауэра поворачивал с переменой ветра, мягко ударяясь о кранцы. Взгляд за борт подтвердил, что отлив еще не начался. Оставалось выждать еще несколько минут, и Хорнблауэр повернулся к Брауну, который в нетерпении стоял за грот-мачтой рядом с понуро сидящим лоцманом.
— Браун, — сказал Хорнблауэр тихо, — сбегай в лодку и принеси сверток с моей одеждой. Чего ждешь? Беги.
Браун неохотно подчинился. Его ужаснуло, что капитан ради одежды тратит бесценные минуты и вообще помнит о такой ерунде. Однако Хорнблауэр был вовсе не так безумен, как представлялось его старшине. Они все равно не могли отплыть до начала отлива, и Брауну, чем изводиться тревогой, можно было с тем же успехом сбегать за мундиром. Раз в жизни Хорнблауэр вовсе не рисовался перед подчиненными. Несмотря на волнение, мыслил он четко.
— Спасибо, — сказал он запыхавшемуся Брауну, когда тот вернулся с полотняным мешком. — Достань мой форменный сюртук.
Он сбросил полковничий мундир. Браун подержал сюртук, Хорнблауэр сунул руки в рукава и застегнулся с приятной дрожью в пальцах касаясь знакомых якорей и корон на пуговицах. Сюртук был, как жеваный, золотой позумент порвался, но это был его мундир, которого он не надевал с тех пор, как потерпел крушение на Луаре. Теперь, когда он в мундире, его нельзя назвать шпионом, и, даже если побег не увенчается успехом, мундир защитит и его самого, и подчиненных. Поймать их могут — он не обольщался на этот счет, а вот тайно умертвить — уже нет. Похищение тендера наделает шуму, после чего убийство станет невозможным. Он уже выиграл — его не расстреляют, как шпиона, не удавят тайком в тюрьме. Если их поймают, то будут судить лишь по старому обвинению в нарушении воинских соглашений, причем весьма вероятно, что после недавних подвигов он предстанет в глазах людей героем, убивать которого Бонапарт сочтет не дипломатичным.
Пора было действовать. Он вытащил из борта кофель-нагель и, задумчиво взвешивая на руке увесистое орудие, неторопливо подошел к лоцману.
— Мсье, — сказал он, — вы поможете нам выйти в море.
Лоцман вытаращился на него в лунном свете.
— Я не могу, — прошептал он. — Моя профессиональная честь… Мой долг…
Хорнблауэр угрожающе поднял кофель-нагель.
— Мы отплываем немедленно, — сказал он. — Вы даете указания, или нет, как хотите. Но вот что, мсье. В ту секунду, когда судно сядет на мель, я вот этим сделаю из вашей головы крошево.
Хорнблауэр смотрел на белое лицо француза. Пока того вязали, усы потеряли форму и смотрелись теперь комично. Лоцман не сводил глаз с кофель-нагеля, которым Хорнблауэр постукивал по ладони. Хорнблауэр ощутил победную дрожь. Угроза пустить пулю в голову не подействовала бы на впечатлительного южанина достаточно сильно. Теперь же тот воображает прикосновение кофель-нагеля к черепу, зверские удары, которыми его забивают до смерти — словом, выбранный Хорнблауэром аргумент оказался наиболее доходчивым.
— Я согласен, мсье, — слабо выговорил лоцман.
— Хорошо, — сказал Хорнблауэр. — Браун, привяжи его к поручню, вот здесь. Потом можно отплывать. Мистер Буш, встаньте, пожалуйста, к румпелю.
Приготовления не заняли много времени: каторжников поставили к фалам, вложили им в руки тросы и велели тянуть, когда будет приказ. Хорнблауэру и Брауну прежде часто случалось расставлять на палубе новобранцев, доставленных вездесущими британскими вербовщиками; к тому же Браун, беря с Хорнблауэра пример, бойко командовал по-французски.
— Обрубим швартовые концы? — предложил Буш.
— Нет, отдадим, — сказал Хорнблауэр.
Обрезанные тросы на швартовых тумбах сразу наведут на мысль о поспешном, и, вероятно, незаконном отбытии, отвязать их значит хоть на несколько минут, но оттянуть преследование, а при теперешней неопределенности даже минуты могут сыграть роль. Отлив уже начался, тросы натянулись, так что отойти от пристани не составит труда. Косые паруса, в отличие от прямого парусного вооружения, не потребуют от капитана исключительного мастерства, а от команды — исключительных усилий, ветер от пристани и течение требуют одной единственной предосторожности — отцепить носовой швартов прежде кормового. Браун понимал это не хуже Хорнблауэра. Так оно и вышло само собой, поскольку Хорнблауэр нащупывал в темноте и распутывал завязанный каким-то французом выбленочный узел, когда Браун давно покончил со своим. Отлив гнал кораблик от пристани. Хорнблауэр в полумраке рассчитывал, когда ставить паруса. Надо было учесть неопытность команды, завихрение воды у пристани, отливное течение и ветер.